Без вести пропавший
Шрифт:
Лязгнула щеколда, дверь растворилась. Афанасьев быстро зажмурился.
— Ну, как?
Спрашивал О’Бриен. Было слышно, как солдат вскочил с табуретки.
— Все также, сержант! Без памяти.
— Да? Крови он потерял порядочно. Задал нам работку, бродяга. Тьфу! — О’Бриен сочно сплюнул на пол. — Теперь не убежит! Приказано прямо из лазарета поместить в изолятор. В компанию к этому «красному». Там отдохнет до самой смерти.
О’Бриен рассмеялся густым утробным смехом. Афанасьеву живо представился его колышущийся
«Красный? — недоумевал Афанасьев. — Кого они так называют?»
Рана зарубцовывалась быстро. Через две недели Афанасьева выписали из лазарета.
Опираясь на палку, в сопровождении двух солдат, он шел по низкому сводчатому коридору, слабо освещенному пыльной лампочкой. У обитой железом двери с решетчатым окошком они остановились. Солдат загремел ключами.
Афанасьев осмотрелся. В первый момент помещение показалось похожим на каюту: две откидные койки, стол, привинченные к полу табуретки. Под потолком чернело окно, перечеркнутое прутьями, решетки.
— С новосельем! — насмешливо сказал солдат и хлопнул дверью.
Лежавший на койке человек сбросил одеяло, повернул голову. Афанасьев увидел пытливые черные глаза под густыми бровями и всклокоченные, торчащие вихрами, волосы. Человек привстал и свесил ноги.
— Ну? — спросил он зевая. — Какого черта вам здесь понадобилось ночью?
Афанасьев ответил не сразу. Он внимательно осматривал нелюбезного соседа. — «Вот он какой, этот „красный“. Лицо приятное…»
— Не знаю. Может быть вы объясните?
— Объясню? — Арестант усмехнулся. — Нашли кого спрашивать.
Он поднялся, едва не достав головой низкий потолок, развел плечи и потянулся. Под грязной рубашкой обозначились крепкие мускулы. «Здоров… Пожалуй покрупнее меня», — подумал Афанасьев, ценивший силу.
— Я Майкл Вэдж из Техаса. Мне 26 лет, по профессии я техник-строитель. Не женат и бездетный. Так сказать одиночка… А вы кто? Только не врите. Ладно?
— Я Парчев… — ответил Афанасьев по привычке и запнулся. — «Что это я? Фамилию свою забывать начал. Ему можно сказать правду».
— Здесь я Парчевский. Но настоящая моя фамилия — Афанасьев. Я русский. Советский офицер… летчик. 24 года и… тоже неженатый.
Американец искренне удивился:
— Советский офицер? Это верно? Вас-то как сюда занесло?
Афанасьев присел на койку, пожал плечами.
— В лагерь я попал по милости кое-кого из ваших соотечественников. Вроде как в плену был, хотя мы и не воевали со Штатами. А к вам в гости… — он тронул свою больную ногу. — Бежал. Не век же мне здесь сидеть. Если бы не эта рана, я бы вас не побеспокоил. Можете поверить!.. А вы почему здесь? По уголовному делу?
Афанасьев задал щекотливый вопрос преднамеренно. Он хотел вызвать соседа на откровенность. Пусть даже тот рассердится, но скажет правду. Ведь он «красный».
Вэдж нахмурился. Он недоверчиво посмотрел на Афанасьева,
— Черт дери! Вы до странности правы. Именно по уголовному, дружище! Как это я сам не догадался. Пресловутая антиамериканская деятельность. Это политика, или уголовщина?
«Он сумел сохранить чувство юмора. Крепкий парень… и, кажется, порядочный» — подумал Афанасьев, уже чувствуя расположение к новому знакомому, и спросил с любопытством:
— Вы были в армии?
Американец стал серьезным. Три тугие морщинки залегли на его лбу.
— Конечно! Пошел добровольцем… дурак! Я бывший лейтенант. Был бы, возможно, капитаном сейчас, если бы случай не толкнул меня на то гнусное дело. Позарился подработать монету, но все пошло прахом. Теперь мой мундир вот!
Вэдж снял с гвоздя полосатую куртку, набросил ее на плечи и зябко поежился.
— Я хотел быть порядочным человеком. Хотел зарабатывать свои деньги. Зачем мне политика? Но, видно, такая судьба!
— Какое гнусное дело? Расскажите.
Вэдж помолчал и снова оглядел Афанасьева. «Э… э… Все равно, что я теряю? Может быть он и впрямь не мерзавец».
Афанасьев понял его колебание.
— Говорите смело, я не доносчик.
— Надеюсь! — буркнул Вэдж. — Ну, шут с вами, слушайте… Стояли мы в Вене — прекрасный город, между прочим. Война давно кончилась, но нас почему-то не демобилизовывали. Все было хорошо, я ожидал повышения. Подумывал даже, не остаться ли в армии? Неплохая карьера, а кроме того… Знаете в Штатах не очень-то сыщешь работу. Я одинок, даже матери нету, а в Европе тоже можно недурно жить, коли водятся доллары. И вдруг… Тысяча чертей, не могу говорить спокойно!
Вэдж часто задышал и быстро заходил по крошечной камере. Постоял у окна, обернулся и продолжал уже спокойно:
— Однажды предлагают мне демобилизоваться. О, добровольно, конечно! И поступить на службу в одну солидную торговую фирму. А фирма занимается доставкой продовольствия голодающей Европе. Что же дело гуманное, а жалование баснословное. Не по специальности, но такие деньги! Контракт на год. Я соблазнился, дал согласие и сбросил форму. Мне казалось, что это… ну, вроде, как набрать карре королей в покере. Однако все вышло совсем по-иному. Но кто мог подумать, миллион чертей!
Снова не сдержавшись, Вэдж пнул табуретку босой ногой. Закряхтел от боли, плюхнулся на койку, стал растирать ушибленные пальцы.
— Что такое карре королей? — спросил Афанасьев с веселой искоркой в глазах. Американец нравился ему все больше и больше.
— Карре королей? — Вэдж распрямился, позабыв про больную ногу. — Ах да, русские не играют в покер. И зря! Покер хорошая, правильная игра, а карре королей это… Это великолепная карта. Почти верный выигрыш, понимаете?
— Понимаю. Валяйте дальше. Это очень интересно.