Без вести...
Шрифт:
Виктор перевернулся на спину, тяжело вздохнул и продолжал
— А все равно охота побывать на родине... Да вот, связался с этими. Лучше бы махнуть куда-нибудь на край света, в Аргентину. Получил письмишко от дружка, пишет и там можно жить.
— Жить везде можно, но как? Вот в чем вопрос, Каштанов.
Виктор вздрогнул, услышав свою подлинную фамилию.
— А ты откуда узнал, что меня Каштановым кличут?
— Сам только сейчас назвался.
— Тьфу ты черт, — выругался Виктор. — Я и не заметил, как вырвалось. Ты забудь фамилию.
В последних словах были просьба и предостережение. Николай сделал вид, что не понял угрозы, спокойно заметил:
— А все-таки, Виктор, твои грехи не тяжелее моих. Если явишься с повинной, ничего, простят, пожалуй.
— А, брось! Была бы спина, будет и вина. Не хочу ни говорить об этом, ни думать. Говорят, солью сыт не будешь, думою горя не размыкаешь.
— А может и размыкаешь, коли с умом решить. Впрочем, это я так, давай спать. — Он повернулся спиной к Виктору и заснул.
Виктор долго ворочался, видно, от слов Николая шевельнулись-таки какие-то мысли в его голове.
Бесконечный дождь нудно шуршал по палатке.
Гуся хватило на два дня, последние три дня были голодными и холодными. От грибов и клюквы пучило живот. Прелый запах вызывал тошноту и спазмы в пищеводе. Виктор еще раз сходил на ферму, но гуси так запрятались, что и калачом не выманишь.
Настроение испортилось еще больше, когда на паспорт Виктора откуда-то сверху шлепнулась огромная каплища. Тушь расплылась почти на всю первую страницу паспорта.
— Свяжемся с центром и снимаемся отсюда, — решительно проговорил Николай. Раскрыл чемодан-рацию, настроился на нужный диапазон.
Легкое гудение и мерцание зеленого огонька действовали успокаивающе.
Центр дал указание возвращаться, минуя главные магистрали и обходя крупные населенные пункты.
В одной комнате с Николаем жил парень. Назвался он Игнатием, из-под Воронежа. Они были разными буквально во всем: один худой и узкоплечий, другой плотный, широкий в плечах, один веселый и общительный, другой хмурый, замкнутый, один энергичный и быстрый, другой вялый, медлительный, один любил пошутить и посмеяться, другого шутки выводили из себя.
Нельзя сказать, чтобы Николай опасался соседа, нет, но и не откровенничал с ним.
Успешно выдержав испытание на «умение выжить», Огарков хоть и чувствовал слабость во всем теле, но не терял бодрости духа.
— Ну, как вы без нас тут? — спросил Николай, расстилая серое шерстяное одеяло. — Есть ли новости?
— Нет.
Игнатий прибирал постель медленно, аккуратно разглаживая каждую складочку на простынях, наволочке и одеяле. Майка врезалась в тело, отчего он казался еще плотнее и шире.
— Слушай Игнатий, — не унимался Огарков, — тебе хочется попасть домой?
— Нет.
Склонившись над раковиной, Огарков почистил зубы, умылся. Свернув полотенце жгутом, докрасна растер плечи и спину.
— А почему ты пошел сюда?
— Велели.
— Родные у тебя есть там?
— Не знаю.
Опять
— Еще можно спросить?
— Можно, — ответил Игнатий, густо намыливая лицо и шею.
— Тебе не хотелось бы потом остаться там, у себя, дома? Ну, после того, как нас туда забросят?
Игнатий повернулся к Огаркову, широко раскрыв глаза. Тщательно вытершись, произнес:
— За такие вопросы надо гнать отсюда. Это либо провокация, либо подстрекательство.
Такого оборота Николай не ожидал.
— А если от души, по-человечески... Зачем видеть подлость во всем?
— Здесь действуют особые законы, Николай.
— Человек всегда должен оставаться человеком.
— А ты поставь себя на мое место. Если бы я тебя спросил?
— Что ж, я бы ответил. Чего скрывать? Хочу домой.
Огарков не заметил, как сам попался в ловушку... В тот же вечер Игнатий доложил обо всем шефу.
Дня через два Николая привезли на Цеппелин-аллее, в кабинет американца с мухами на верхней губе.
Опершись локтями о стол, нахмурив черные густые брови, Кларк спросил:
— Вы не догадываетесь, мистер Огарков, для какой цели я позвал вас?
— Нет, — простодушно ответил Николай.
— Мне не хотелось бы думать плохо, но обстоятельства не в вашу пользу. — Офицер пристально смотрел в глаза собеседнику. — Я с огорчением должен сказать плохое известие. Мне доложили, что вы подстрекаете своих коллег не возвращаться на запад и сами хотели бы остаться в России... Это правда?
Теперь Николай все понял. Он вдруг рассмеялся. Смеялся долго, вытирая глаза, шумно сморкался. Мистер Кларк ничего не понимал...
— Это же я выполнял ваше поручение, мистер Кларк, — чуть успокоившись, ответил Огарков. — Помните, вы поручили мне выявлять неблагонадежных? Ну, среди наших, с кем учусь... Я, видимо, неумело приступил к делу... Действительно, я спрашивал Игнатия, не думает ли он остаться за железным занавесом. А он, выходит, понял мои слова как подстрекательство.
— Но вы сказали, что сами хотите остаться в России, — заметил Кларк.
— Да. Для того и говорил, чтобы выпытать, что у него на душе. Этот Игнатий подозрительный: вечно угрюмый, всех сторонится.
— Пусть так, мистер Огарков, но ведь надо больше думать, надо много осторожности...
Огарков понял предупреждение: осторожность и осторожность. «Спасибо за совет, мистер Кларк! Он мне сгодится», — усмехнулся про себя Николай.
В шпионской школе заучивали всякие сведения: о природе, о нравах населения, о культуре и истории стран, отнесенных к восточному блоку; ломали друг другу руки и ноги на занятиях по самбо; утомительно, однообразно повторяли азбуку морзе на радиоключе; скрупулезно, пользуясь микроскопом и пинцетом, изучали способы подделки документов, хотя никто из будущих шпионов и диверсантов не верил, что можно жить по этим фальшивкам.