Без взаимности
Шрифт:
Давление внизу живота неумолимо нарастает. Как будто меня сейчас разорвет на части или я описаюсь, или произойдет что-то еще в этом духе.
— Т-томас. Это слишком… — не договорив, замолкаю я, чувствуя выступившие на глазах слезы.
— Наоборот. Недостаточно, — врываясь в меня и касаясь чуть ли не самого сердца, говорит он. Хорошо, что одной рукой он зажал мне рот, потому что на этот раз сдержать крик у меня не получается. Как и не дать пролиться слезам. Они стекают по моим щекам и его ладони.
На лице Томаса появляется хищное выражение,
— Тебе нравится. Да? — хрипит он, продолжая мою мысль. — Может, именно поэтому ты забыла запереть дверь. Может, хотела, чтобы тебя застукали и увидели, как сильно ты любишь мой член. Я угадал? Ты хотела, чтобы все увидели, как тебе это нравится.
В знак согласия я несколько раз моргаю. На большее у меня просто не осталось сил. Отпустив мои волосы, Томас со стоном прижимается лицом к моей шее. Его движения стали хаотичными, как будто он приближается к разрядке.
Теперь, когда голова не запрокинута, я могу свободно дышать и погружаю пальцы ему в волосы. Я чувствую спокойствие. Его агрессия и жестокость меня успокоили. И я не хочу покидать его объятия и этот кабинет. Хочу остаться с ним навсегда.
При этой мысли мои глаза широко распахиваются. Нет. Никаких «навсегда». Все это временно.
— Дотронься до клитора. Хочу, чтобы ты кончила.
От звука властного голоса Томаса из моей головы исчезают все мысли, и я делаю, как он сказал. Одну руку опустив себе между ног, второй я играю с напряженными сосками.
— Вот о чем я постоянно думаю, — рычит он. — Даже когда тебя нет поблизости. Об этом. О том, чтобы снести к чертям любое препятствие и оказаться внутри тебя. И все мои мысли только о том, как я тебя трахаю, Лейла. Постоянно. И каждую минуту. Ты в моей крови, и разорву на части любого, кто посмеет до тебя дотронуться.
И именно в этот момент меня накрывает оргазм. Тело напрягается, мышцы твердеют, и я кончаю в ответ на его исповедь — слова, которые, кажется, вырваны из самых глубин души. Они обостряют ощущения и делают удовольствие более полноценным и почти болезненным.
Я чувствую, как кончает вслед за мной Томас, и только тогда понимаю, что он когда-то успел надеть презерватив. Я была настолько поглощена своим желанием, что ничего даже не заметила. Томас не издает ни звука — видимо, сказав и так слишком много.
Отпустив меня, он поглаживает мою вспотевшую спину. Прикосновения дарят долгожданный покой, и я сонно улыбаюсь.
Томас ревновал. Он неравнодушен ко мне.
Припомнить не могу, когда в последний раз я чувствовала себя такой счастливой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Слова всесильны. Они удивительно прекрасны. Обожаю слова.
Я сегодня не столько ходила, сколько порхала, без остановки слушая Лану, потому что Томас сказал важные для меня слова. «Ты в моей крови, и разорву на части
Не перестаю удивляться тому, как нечто мощное и уродливое вроде ревности вызывает у меня положительные эмоции. Да я бы снова поцеловала Дилана, лишь бы ощутить на себе агрессию Томаса. Интересно, все ли люди такие? Нормально ли — настолько страстно желать чего-то подобного?
Я открываю дверь своей квартиры, и все мысли о поцелуях с Диланом вмиг улетучиваются, едва вижу плачущую на диване Эмму.
— Что случилось? — бросаюсь я к ней.
— Мы с Диланом расстались, — шмыгая носом, отвечает она.
— Что? — я обнимаю ее. — Н-но почему? — «Неужели из-за поцелуя?» — хочу добавить я, но не хочу ее ранить. И потом, тогда она обвинит во всем меня.
— Потому что он вел себя как придурок.
— Что случилось? Что он… натворил? — спрашиваю я и поглаживаю Эмму по спине. В любой момент она оттолкнет мою руку и прекратит нашу дружбу.
— Дилан обвинил меня в измене, — поморщившись, говорит она. — Но я никогда и никому не изменяла. Я же не шлюха!
— Он имел в виду Мэтта?
— А ты откуда знаешь? — подозрительно прищурившись, интересуется Эмма.
Вот черт. Надо было держать язык за зубами. Теперь уже не знаю, стоит ли рассказывать про случившееся этим утром: как я соврала ей и встретилась с Диланом и как потом он меня поцеловал. Надо же быть таким идиотом. Но я и без того часто вру Эмме, поэтому лучше ничего не говорить. Иначе это будет выглядеть как-то так: «Слушай, я такая же, как твоя мать — вернее, женская версия того мужика, из-за которого распалась твоя семья. Кстати, давай останемся лучшими подругами».
Я смотрю на заплаканное лицо Эммы и думаю обо всех проблемах, которые свалились на ее голову за последние несколько дней. Кто в этом виноват? Их с Диланом ссора из-за чего-то, произошедшего давным-давно? Или ее мать, совершившая ужасный поступок много лет назад? Или же я? Может, ошиблась именно я, когда свела ее с Диланом? Но ведь они любили друг друга. Это же всем заметно. И если ты кого-то любишь, то тебе нужно быть с этим человеком, вот и все.
Боже, творится какая-то бессмыслица. Мне стало трудно отличать верное от неверного. Разве любовь стоит всех этих проблем?
В итоге я принимаю решение, что больше не могу врать Эмме. Она ведь моя подруга.
— Я… м-м-м… знаю это, потому что…
— Потому что он тебя поцеловал, — заканчивает Эмма вместо меня.
Я замираю. А сердце начинает грохотать, будто отбойный молоток. Пожалуйста, пусть она не начнет обвинять меня. Меня и так все во всем винят.
— Прости меня, ладно? Это было глупо. И совершенно ничего не значило. Он и не прикасался ко мне. Просто… — от нарастающей паники мой голос звучит пронзительно. — Ты должна мне поверить. Этот поцелуй не значил ровным счетом ничего.