Бездна голодных глаз
Шрифт:
За мгновение до его охотничьего крика я привстал на стременах и заорал что было сил:
— А-ХАЙ-РИИИ!!!
Последний звук я провизжал на самой высокой ноте, на которую было способно мое многострадальное горло.
Черчек чуть не выронил свой факел, и вся его многочисленная родня немедленно обернулась на крик.
Я отчетливо понимал, что они сейчас должны видеть и чувствовать — нарушение ритуала, неуверенность и одинокая фигура всадника на холме, раздражающе неподвижная.
Кроме того, мой вопль хлестнул по и так натянутым нервам толпы, а резкий поворот
Секунду мы смотрели друг на друга, и тут же им пришлось поворачиваться обратно, поскольку рухнувший с небес Роа вцепился в лицо Черчека-факельщика, и тот завопил еще похлеще меня, бросив факел и бестолково размахивая руками.
Я не дал хуторянам времени на осмысление происходящего. Я только отметил, что мне повезло — факел упал не на хворост, а сразу у ног перепуганного Черчека, и край его штанины уже начал тлеть — и вонзил шпоры в бока моей кобылы, донельзя возмущенной таким обращением.
Копыта загрохотали за спинами всполошившихся людей — звук отражался от глухих стен бора и хутора, и казался раза в три громче, чем был на самом деле — а у груды вязанок надрывался полуослепший и дымящийся Черчек, над которым хлопал крыльями взлетевший Роа, и хуторяне завертели головами туда-сюда, пытаясь уследить за всем одновременно, в результате чего полностью перестали что бы то ни было понимать.
Это дало мне те две минуты, две шумные бестолковые минуты, и моя бесящаяся кобыла грудью разделила толпу на две неравные части, а еще через мгновение мы сбили с ног несчастного Черчека.
Впрочем, мне сейчас было не до жалости.
— Роа, — рявкнул я во всю глотку, поднимая храпящую лошадь на дыбы, — рри!…
Беркут сложил крылья и упал на мое левое плечо, больно разодрав когтями кожу и дрожа от охотничьего азарта.
Бросив поводья и пытаясь удержать танцующую лошадь на задних ногах, я вскинул руки к полыхающему небу. Я молил это небо об одном — чтобы Таргил не утонул в возникшей суматохе, чтобы он сумел, не забыл…
Он не забыл. И сумел. И два огненных тюльпана расцвели на моих ладонях.
Толпа замерла. Они глядели против солнца и видели лишь силуэт, контур черного всадника с горящими руками и призрачной птицей на плече — и им было страшно.
Пять томительных ударов сердца, пять толчков крови в висках царила тишина.
И ее разорвал вопль ужаса. Кричал Таргил, и смею заметить, кричал он отлично — громко, с хрипом, треснувшим фальцетом, точно выдержав необходимую паузу. И тут же рядом с ним завизжала женщина.
Этого хватило с избытком. Крестьяне ринулись прочь, подальше от дикого места, от черного всадника, от страшного имени Ахайри, и крик Таргила затерялся в многоголосом вопле.
Я видел, что мужики помоложе на бегу оглядываются, и понимал, что вскоре они опомнятся и могут захотеть вернуться. Но я не собирался их ждать.
Лопнули веревки под короткими косыми ударами ножа, я перекинул невесомое тело Лайны через круп лошади, и мы поскакали так, словно нас несла крылатая колесница Темной Матери, а не почтенная кобыла средних лет.
Только тут я заметил, что истерически смеюсь,
За нами ударили в землю копыта коня Таргила.
33
Когда мы остановились, я спешился, осторожно снял Лайну с лошади и уложил на землю, вернее, на подстеленный Таргилом плащ. Капюшон ее сбился в сторону во время скачки, и я увидел ее лицо.
И тогда я проклял угасающий день за то, что успел увидеть.
Она была стара. Она была уродлива. И лишь на самом дне запавших глаз билась пленная Лайна, прежняя Лайна — Предстоящая Ахайри.
34
…Мы с Таргилом украдкой пробирались по ночному кладбищу. Мрамор плит и гранит надгробий были обильно припорошены лунной пылью, видно было довольно хорошо — и, тем не менее, мы продвигались вперед медленно и осторожно, рассчитывая каждый шаг. Нет, мы нисколько не опасались приятной встречи с призраком, вампиром или загулявшим покойничком…
Мы боялись спугнуть нескладную приземистую фигуру, по-хозяйски расположившуюся на одном из свежих надгробий в дальнем конце кладбища.
Однако, опасения наши были слегка преувеличены. Сидевший на могильной плите человек настолько увлекся своим занятием, что не замечал ничего и никого вокруг. Мы с Таргилом тихо подкрадывались к нему, а у меня перед глазами все стояло лицо Лайны, отмеченное печатью увядания — каким я увидел это лицо там, в излучине проклятой Хриринги…
…Когда она, наконец, осознала, что это я, Сарт, смотрю на нее — она вскрикнула и попыталась закрыться руками, и ей это даже удалось, а я все смотрел на костлявые, старческие, обтянутые сухой пергаментной кожей руки…
Всю дорогу она ехала позади меня, и временами мне казалось, что это та, прежняя Лайна обнимает мои плечи — и инстинктивно пытался обернуться, но вовремя одергивал себя. А по возвращении Лайна немедленно заперлась в отдельной комнате и согласилась говорить только с Таргилом. Когда Таргил вышел от нее, он лишь молча кивнул — да и то не мне, а хмурому Махише.
Теперь оставались еще двое — Трайгрин и Варна. За Предстоящей Сиаллы отправились Эйнар и Гро — вездесущий и всеведущий Таргил рассказал им, где ее искать; а вот Трайгрин…
Трайгрин сейчас сидел перед нами на рыхлом могильном холме. Наконец-то я разобрал, чем он так увлечен — бывший Предстоятель Эрлика, Зеницы Мрака, ел. Кушал. Чавкая и пуская слюни, довольно жмурясь в лунном свете и время от времени отхлебывая из квадратной фляги, сплевывая на плиту и удовлетворенно крякая…
Он все ел, жевал, глотал, булькал — и никак не мог насытиться.
— Кажется, он всерьез надеется заглушить обычной пищей ТОТ голод, — тихо пробормотал Таргил.
…За Трайгрином мы охотились уже четвертые сутки — и всякий раз оплывший и обрюзгший Предстоятель Эрлика с ввалившимися, лихорадочно блестящими глазками исчезал у нас из-под самого носа. То ли он чувствовал наше приближение и успевал заметить преследователей, то ли у него вообще развилось абсолютное чутье на опасность, а, может, нам попросту не везло.