Бездна (Миф о Юрии Андропове)
Шрифт:
И в этом конусе возникает Вика. Вначале я вижу только ее огромные, влажные глаза, потом копну рыжих волос, которые серебрятся в пронзительном, невыносимом свете.
— Арик!…
Она бросается мне на шею. Я сжимаю ее в объятиях, чувствуя каждой своей клеткой трепет ее горячего, нетерпеливого тела. Дыхание Вики учащается.
— В вашем распоряжении пятнадцать минут,— слышим мы голос старшего лейтенанта, и в нем полное безразличие к нашей судьбе.
— Мало! — громко говорит Вика и шепчет мне в ухо: — Дай,
Я выпускаю из объятий свою единственную на этой земле женщину, поворачиваюсь к тюремщику… и встречаю равнодушный холодный взгляд.
Я достаю бумажник, вынимаю из него две сотенные купюры, протягиваю их старшему лейтенанту. Он неторопливо принимает их, небрежно засовывает в карман брюк.
— Полчаса,— говорит он и переводит взгляд на Вику. Я вижу: его глаза теплеют,— Хорошо… Сорок минут.
Старший лейтенант уходит. Захлопывается дверь, щелкает замок.
Я быстро смотрю на часы — без восемнадцати минут девять.
— Арик…
— Я с тобой, я с тобой…— шепчу я.
Мы опять бросаемся в объятия друг друга. Я лихорадочно, жадно, в каком-то неистовстве целую ее в губы — поцелуй долог, горек, томителен… Целую ее глаза, шею.
— Любимая, любимая, любимая…— шепчу я, задыхаясь.
— Подожди, Арик, сейчас…— Она разрывает мои руки, отступает от меня на шаг, второй. Боже! Как она прекрасна! — Сейчас…
— Давай выпьем! — говорю я.
И только теперь оглядываю комнату, где мы оказались. В ней нет окон. В одном углу голый стол, несколько канцелярских стульев возле него, в другом, противоположном углу — некое подобие тахты, скорее это широкий топчан, тоже голый, обшитый коричневой клеенкой или искусственной кожей. И у третьей стены последовательно — белая раковина умывальника, писсуар, унитаз, биде…
— Что это? — невольно вырывается у меня.
— Это, милый, комната свиданий,— спокойно говорит Вика и берет меня за руку, тянет к топчану,— Не будем терять времени.
Возле топчана она начинает быстро, торопливо раздеваться, на голый каменный пол сброшены туфли, падает черная узкая юбка, шерстяная кофта, она судорожно расстегивает пуговицы белой блузки из какой-то тонкой, полупрозрачной материи.
— Ну? Что же ты? Сними хотя бы костюм,— И вдруг Вика начинает смеяться,— А в рубашке можешь остаться… И бабочку оставить…— Она просто давится хохотом, в котором я слышу ноты знакомой истерики.— Потом мы будем вспоминать…
Я снимаю костюм и тоже бросаю его на пол.
— Теперь трусики…— шепчет Вика.
— Может быть, мы все-таки сначала выпьем?
— Нет, Арик…— Вика стоит передо мной обнаженная, помогает мне снять рубашку и эту идиотскую бабочку, смотрит в глаза, зрачки в них расширены и в них что-то пульсирует. Наверно, как у тигрицы или пантеры во время охоты перед прыжком на жертву.— Нет, мой единственный… Дитя надо зачинать абсолютно трезвыми…
—
— …А выпьем мы потом. Все! Вчера я избавилась от спирали…
— Здесь? — перебиваю я.
— А где же еще? — Вика смеется, ее горячие руки обвиваются вокруг моей шеи, она всем телом прижимается ко мне,— Здесь замечательные врачи, если надо, появится новейшее медицинское оборудование, хоть пластическую операцию делай. Были бы только бабки. Лучше в вашей зеленой валюте. Арик! Да что же мы тянем? Время работает против нас. Ну же!
Я озираюсь по сторонам: где выключатель?
— Не суетись, здесь свет не гасят. В темноте им не интересно, ничего не видно.
Я судорожно оглядываюсь на дверь — в ней глазок…
— Да, да! — Вика опять смеется, теперь открыто и весело,— Не обращай внимания. Пусть… Пусть позавидуют.
На топчан я бросаю свой пиджак и кофту Вики. Может быть, из рубашки получится одеяло?…
Мы падаем на топчан.
— Это наша первая настоящая брачная ночь,— шепчет мне на ухо Вика.— Вернее, брачное утро. Войди, войди в меня, любимый…
Последнее, что я вижу,— это цепочка черных тараканов, которые деловито ползут по трещине в стене.
— И на них не обращай внимания…— задыхаясь, шепчет Вика,— У них своя жизнь, у нас — своя.
Убогий топчан обращается в наш «ноев ковчег», стены отодвигаются, рассыпаются прахом — синь, вспышки молний, кажется, извергается вулкан, огненная лава катится на нас, и я готов сгореть в ней, но только вместе с Викой, только вместе с Викой…
— Еще, Арик, еще… Моя любовь, мое солнце, мое счастье… Еще!…
…Мы, изнеможенные, выплываем из облаков, лежим рядом, замерев, «ноев ковчег» прекращает свое сладостное, божественное движение — вверх-вниз… Вверх-вниз…
Тишина. Мы одни в прекрасном огромном мире. Только стук наших сердец.
Черные тараканы продолжают свое неустанное движение по трещине. Какие же вы деловые ребята!
— Арик, сколько времени?
Я смотрю на часы:
— Пять минут десятого. У нас еще семнадцать минут.
— Быстро! Приведем себя в порядок, накрывается стол! У нас свадебный пир!
Вика, обнаженная и прекрасная, мчится к биде, показав двери язык, и лицо ее пылает счастьем и восторгом.
— Фу-ты, вода холодная. Ничего! — Она хохочет,— Освежает, лучше не надо!
…Через несколько минут мы одеты, Вика поправляет мне галстук-бабочку — ведь зеркала в «комнате свиданий» нет.
— Ты у меня просто английский лорд!
Вика делает бутерброды, чистит бананы, наши роскошные закуски разложены среди бутонов роз. Вика разламывает пополам рубиновый гранат. Я вожусь с бутылкой шампанского. Наконец с треском вылетает пробка, я разливаю пенящееся вино в бумажные стаканчики.
— У меня тост,— шепчет Вика,— За нас… За нас троих! Нас теперь трое.