Беженцы и победители
Шрифт:
Наступает полдень. Воздух плавится от жары. Карта предлагает десятки маршрутов. Но какой из них выбрать? Поговаривают, что беженцы чаще всего направляются в Богумин. Но каким путем? С середины июня он слушал по ночам радиопередачи на чешском языке из Лондона и Москвы. Несколько раз ему удавалось ловить передачи из Катовице, в которых сообщалось, что в Польше и во Франции создаются чехословацкие легионы. Ему представлялись ряды солдат во французских беретах, лес штыков, бодрые мотивы воинских маршей. Солдаты говорят друг другу «брат» или «наздар» [4] ,
4
Привет (чешск.).
Он идет в гостиницу. Ключ от номера висит за спиной администратора — значит, можно хоть немного побыть в одиночестве. Бессонная ночь в скором поезде и бесцельное хождение по городу в течение дня берут свое. Он думает, что не мешало бы поужинать, но лучше прилечь на полчасика. Всего на полчасика…
Просыпается он от шума воды в туалете и с ужасом убеждается, что уже утро.
— Доброе утро! — приветствует он незнакомца.
Тот что-то бурчит ему в ответ, вытирая лицо. Процедура эта продолжается чересчур долго, но в конце концов незнакомец вешает полотенце рядом с умывальником и искоса глядит на Вишека. Блондин, острые черты загорелого лица. «Мать честная, наверняка немец! — ужасается Ирка. — Ну и влип же я!»
— Раннее утро, а уже так жарко, да?
— Гм…
«Что-то слишком много ты на себя берешь, дубина стоеросовая!» — ругает мысленно незнакомца Вишек.
— Интересно, как будет днем. В ответ ни слова.
— Как думаете, не сбрызнет ли нас дождичком? А надо бы…
— Это уж точно, — произносит незнакомец без акцента.
«Но это еще ничего не значит, — рассуждает Ирка. — У этих судетских немцев бывают не только чешские имена, но и чешские отец или мать. Сколько же ему лет? Похоже, он с четырнадцатого или с пятнадцатого года, как и я. Но кто он такой, черт побери? Можно, конечно, смыться по-английски. Подождать, пока он уйдет, собрать вещи, а внизу сказать, что хочу заплатить заранее, чтобы завтра не терять времени…»
Незнакомец открывает рюкзак. Интересно, чем это он у него набит? И Ирка решает, что пора идти ва-банк.
— Вы в армии служили? — спрашивает он.
— Служил.
— А где?
— В Терезине, — отвечает сосед запинаясь.
— Я тоже, — роняет как бы невзначай Ирка и чувствует холодок в животе.
«Если этот парень сейчас скажет, что служил в сорок второй, значит, он шпионит за мной», — загадывает Ирка и задает следующий вопрос:
— В какой части?
— В сорок второй.
«Господи! Ну, теперь пути назад нет. Вперед, только вперед!»
— А вы, случайно, не в тридцать седьмом призывались?
— Случайно, в тридцать седьмом.
Вишек садится на койке.
— А
— Десатник.
— У меня тоже. Как же могло случиться, что мы незнакомы?
Сосед не спешит с ответом. Он низко склоняется над рюкзаком, почти влезая в него с головой. Вишек видит, как у него краснеют уши. Страх проходит. Нет, он, видно, не из тех. Незнакомец поднимает голову, и Ирка перехватывает его взгляд, полный отчаяния. «Он боится меня!» — осеняет Ирку. Он встает, подтягивает трусы и спрашивает:
— Послушайте, а вы не помните кого-нибудь из сержантской школы?
— Бенду, Либала и…
«Все правильно, — с удовлетворением думает Вишек. — А теперь держись…»
— И куда же вы собрались?
Тот, кого он принял было за судетского немца, краснеет и с трудом выдавливает из себя:
— В горы… на прогулку…
— Не может быть! А что вы ищите в рюкзаке?
— Карту.
— Зачем вам карта, если там каждая тропка обозначена. Вы, верно, стремитесь попасть за границу.
— Нет-нет… Что вы этим хотите сказать? У меня отпуск…
Ирка улыбается:
— Я тоже иду туда, парень.
Сосед упорно молчит.
— Поговорим серьезно, — продолжает Ирка. — На меня, видно, какое-то затмение нашло: я принял вас за немца. Думал, вы шпионите за мной. Но как только заметил, что вы умеете краснеть, понял, что это не так. Теперь мы вроде бы поменялись ролями: вы боитесь меня. — Ирка подходит к соседу поближе: — Честное слово, я говорю правду. У нас одна цель. Да иначе и быть не могло, ведь мы — солдаты.
Сосед хватает Вишека за руку. Он прямо сияет от счастья:
— Ну и заставил же ты меня понервничать!
Потом они обсуждают создавшееся положение. Ирка припоминает адрес, который сообщил ему приятель, тоже собиравшийся уйти за границу: некий Парма, Острава, Цинкл, 4. Они разыскивают Парму и договариваются с ним. Время поджимает, деньги кончаются, да и Острава не тот город, где нужно задерживаться тем, кто с трудом может доказать, что приехал сюда полазить по горам.
Парма находит им хорошего проводника, и вот они уже отправляются в путь.
— Вы должны следовать за мной на расстоянии ста шагов, — объясняет он им.
Поначалу все идет хорошо. Они минуют Остраву, Гержманице, проходят по тополиной аллее и сворачивают налево, на полевую дорогу. Стоп!
— Теперь внимание! Через восемьдесят метров граница. Видите ложбинку? — указывает рукой проводник. — Там стоит зеленая скамейка, ее отсюда плохо видно: она за кустами крыжовника. Это пост эсэсовцев.
Тяжелые тучи, которые начали собираться сразу после обеда, пронзает вдруг молния. Гремит гром, и вот уже потоки дождя обрушиваются на путников.
— Другой дороги нет?
— Есть, но эта самая надежная. Вперед, ребята! Ни пуха ни пера! — И проводник поворачивает обратно к тополиной аллее.
— Ну что ж, я пойду первым, — предлагает Вишек.
Блондин не возражает. Напоследок они оглядываются назад. В конце тополиной аллеи виднеется брошенный кем-то мотоцикл. Позже Вишек узнает, что мотоцикл этот оставил один десатник призыва 1935 года, который открыто прикатил сюда по маршруту, указанному Пармой, а остаток пути до границы пробежал, положившись на авось.