Безмолвные клятвы

Райнхолд Конни

Дочь взяла себе за правило видеться с матерью несколько раз в неделю. Роза охотно принимала Речел у себя, хотя поначалу обе они опасались этих визитов. К счастью, Генри был столь поглощен самим собой и собственными переживаниями, что не слишком следил за тем, где бывала Речел.

В конце июня Речел почувствовала, что беременна. Она ощутила настоятельную потребность в обществе другой женщины и отправилась к Розе. Встретившись у огородных грядок, мать и дочь долго глядели друг на друга. Речел заметила, что кожа на лице и

шее матери почти зажила, осталось лишь несколько шрамов, а на щеках даже выступил румянец. На голове снова стали расти волосы, но уже не вьющиеся, а прямые и редкие.

Речел отвела взгляд и тяжело вздохнула.

– Тебе, наверное, очень одиноко, раз ты так часто приходишь ко мне, – сказала Роза и снова принялась выдергивать сорняки и бросать в кучу.

– А тебе разве не одиноко? – спросила Речел.

– Я умею переносить одиночество. – Роза выпрямилась и сняла тонкие кожаные перчатки, в которых работала. – Я всегда и все делала для себя сама. Мать умерла, когда я была ребенком, а отец и братья почти не обращали на меня внимания, у них хватало своих забот. Кажется, я с самого рождения была одинокой и привыкла к такой жизни, как иные люди привыкают к тому, что они глухи или слепы.

Речел снова вздохнула. Глухи или слепы… Это очень похоже на одиночество. Существует только мир внутри тебя, а вокруг – тишина или темнота. Речел разглядывала огородные грядки, не зная, что ответить. Она никогда не слышала от матери жалоб или рассуждений о чувствах.

– В этом году много сорняков… – произнесла Речел и замолчала. Ей вдруг показалось неуместным и даже странным разговаривать сейчас с Розой о хозяйственных делах.

– Ты для этого и приехала сюда, девочка? Чтобы выдергивать сорняки?

– Нет. Я приехала, чтобы встать на ноги и вернуть тебе долг… деньги, что ты дала мне, когда я уезжала. – Речел достала кожаный мешочек, который вручила ей Роза в тот день, когда они хоронили Лидди. Семь лет Речел откладывала часть своего заработка в этот мешочек. – Феникс говорил, что ты почти ничего не привезла с собой…

Роза не обратила на деньги никакого внимания:

– У меня есть несколько старых платьев, которые никто не украдет.

– Все, что нужно, ты можешь купить в нашей лавке.

– Конечно, могу! – она улыбнулась дочери – в первый раз за время разговора. – Помнишь, как все думали, что я все трачу только на покупку платьев?

Речел кивнула, и Роза продолжала:

– Я не переставала удивляться, как умные люди могут одновременно быть дураками. Я ведь всегда носила один и тот же цвет. Десять платьев кажутся тридцатью, если все они одного цвета и если ты умеешь владеть иголкой. Черт побери, я так умела, что могла сшить приличное платье даже из изношенных простыней!..

Речел удивленно слушала мать. Она и не подозревала о том, что Роза умеет шить. Время от времени на кровати Речел появлялись аккуратно разложенные новые платья, но она

считала, что эти наряды доставлены от портного или из лавки. Она верила в россказни о гардеробе Розы, о том, что мать была до смешного экстравагантна и крайне расточительна.

– Мои платья… ты их тоже сама шила? Поэтому запрещала брать поношенную одежду, которую дарили мне леди?

Роза пожала плечами:

– Я ненавидела себя, когда надевала обноски моих братьев.

– Ты хотела, чтобы у меня было то, чего не имела ты? – спросила Речел.

– Я хотела гордиться тобой.

Гордость. Гордость Розы. Гордость Генри. Ее собственная гордость, мешавшая ей просить мужа быть с ней более искренним. Речел устала от всего этого. Она снова указала на мешочек с деньгами:

– Это твое, Роза. Я брала у тебя взаймы и теперь отдаю.

– Можешь считать их своим наследством, Речел. Ты мне ничего не должна.

Не должна. Речел удивило, что ее мать поступает так же, как Генри, считавший, что если жена что-то делает для него, он становится ее должником и обязан рано или поздно отплатить той же монетой. Речел опустила мешочек в карман:

– Хорошо… пусть будет по-твоему. Роза перевела разговор на другую тему:

– Знаешь, мне когда-то очень нравилось жить в этой долине. Я уже не помню, сколько времени прошло с тех пор… – она покачала головой. – Я возвратилась в эти места и нисколько не жалею.

– Но как же ты бросила бизнес? – удивилась Речел.

– Я тогда была порядочной, Речел, – продолжала Роза, не обращая внимания на вопрос дочери. – Маленькая хорошенькая дочка фермера, которая любила возиться в огороде…

Речел вспомнила горшки с цветами на окнах борделя. Вспомнила, что там во дворе тоже был огород, за которым Роза ухаживала. А весь выращенный урожай отправлялся на кухню.

– …Здесь теперь твой город, твоя земля, – говорила Роза. – В долине достаточно места. Следующей весной я уеду, найду себе пристанище у реки.

– У нас тоже достаточно места, – возразила Речел.

– Но я не могу остаться! Ведь здесь живет твой муж – или кем ты его там считаешь?

Речел не ответила. Мать и раньше частенько иронизировала по поводу ее планов и мечтаний о будущем. Речел была не в силах придумать причину, из-за которой Роза могла бы остаться в Промисе, и еще не решила, хочет ли она сама, чтобы Роза осталась.

– Ты не первая женщина, которой приходится выбирать между родителями и любимым человеком, – сказала Роза. – Но в твоем случае выбрать нетрудно. Ты считаешь, что тебе нужно быть рядом с мужем, и мы обе знаем, что я такого внимания не заслуживаю.

– Ты так говоришь, словно сама когда-то делала подобный выбор, – возразила Речел. Она понимала, что в словах матери есть изрядная доля правды, хотя не знала, можно ли назвать любовью то, что она испытывала к Генри.

– Я хотела многому научить тебя, Речел…