Безмолвные клятвы

Райнхолд Конни

Для Генри это было хуже кошмара. Всю ночь он, как ни старался, не мог избавиться от воспоминаний о ласках жены, словно наяву ощущая ее прикосновения, ее теплый влажный рот. Даже понимая, что Речел воспользовалась его слабостью, он не мог остановиться сам и остановить ее, был не в силах прервать долгую сладостную пытку, мучительное наслаждение. Эта женщина заставила его потерять способность держать себя в руках и тем самым приобрела над ним власть. Генри чувствовал себя изнасилованным.

Но теперь, когда к нему вернулось самообладание, он снова превратился в мужчину,

готового к отпору, отвергающего соблазны. Речел больше не посмеет унижать его, заставлять делать то, что хочет она. Даже если его плоть окажется предательски слабой, дух придет ему на помощь и победит в этой борьбе. Если Речел подобна чудовищу в женском обличье из его юношеского кошмара, или если она такая же, как Роза, он сумеет выбросить ее из своей жизни.

О, Господи, почему он сразу не смог разглядеть ее, понять, какая она есть?

Такая же, как Роза… Генри положил руки на колени и покачал головой, пораженный внезапной мыслью. Роза, несмотря на возраст и поношенную одежду, очень походила на дочь. Большие, немного испуганные глаза, лицо без следов румян или помады, даже нежный аромат свежего лавандового мыла – все напоминало о Речел. От Розы никогда не пахло дешевыми духами, как от большинства проституток. Но это сейчас… А раньше она торговала собой, и неизвестно, какое количество мужчин прошло через ее постель…

После того, как один из клиентов попытался залезть мне под юбку, Роза начала запирать меня на ночь в любой из свободных комнат.

Генри закрыл глаза и увидел, как его насилует проститутка. Затем эта ужасная картина сменилась другой: Речел, маленькая хрупкая девочка, и пристающий «клиент». Девочка, которая так рано увидела темную сторону жизни и научилась мечтать в этом мраке.

В его воображении возникло новое видение – черная яма со спящими демонами. Когда они проснулись, то стало ясно, что у каждого из монстров его, Генри, лицо. Демоны кружились вокруг ребенка, лежащего на траве в аллее.

Пытаясь уснуть, Генри гнал прочь духов зла и думал о том, что самое лучшее на свете – это быть свободным. Но он должен был отдать Речел пять лет своей жизни. Всю ночь он ворочался с боку на бок, но даже когда усталость брала свое, его и во сне продолжали преследовать призраки.

* * *

Утро напомнило о себе знакомыми звуками, доносившимися из хлева, и стуком кухонной двери. Самые простые и будничные мысли начали одолевать Генри: пора вставать и приниматься за работу. Доить коров, собирать яйца, ругаться с курами и беседовать с бедным старым петухом. Да и огородом надо заняться.

Так для Генри начинался каждый день. Но сейчас он еще не окончательно проснулся и смутно припоминал, что же произошло вчера. Когда он, наконец, встал с кровати, глаза его были заспанными, а голова – тяжелой. Генри вздрогнул и почувствовал сухость во рту, когда вспомнил о похоронах Феникса.

Постепенно его память воскресила все события. Речел произнесла слово «мама», обращаясь к мадам Розе. Речел просила обнять ее, посмотреть на нее. Потом жена признала свой обман, явилась к нему в одеянии шлюхи, а после

оставила его наедине с ночными кошмарами.

Солнечный свет слепил глаза, когда Генри стоял у окна и наблюдал, как Речел выходит из курятника и идет в хлев. Жена делала его работу, как будто он уже покинул ее, и она продолжает жить одна. Генри чертыхнулся и отправился умываться. Посмотрев в зеркало, он испугался собственного отражения: небритое лицо, налитые кровью белки и черные круги под глазами…

Речел уже хозяйничала на кухне. Генри наблюдал с порога, как она нарезает бекон и кладет кусочки на сковородку. Со спины Речел напоминала обыкновенную жену фермера – в простом платье, с единственной заколкой в густых волосах. Но когда она обернулась, Генри увидел хрупкие черты лица, бледные щеки, потухшие глаза.

– Когда ты уезжаешь? – спросила она. «Уезжаешь?». Генри удивился. Как ни странно, он еще не думал об этом.

– Через пять лет, – ответил он. Речел пристально посмотрела на мужа:

– Ты свободен и можешь уехать. Мне останутся твой ребенок и твоя фамилия.

– Ах, да! – Генри подошел к столу, беспечно сел на стул и вытянул ноги. – Моя фамилия… Насколько я помню, ты станешь почтенной вдовой, если я нарушу условия договора. Ты будешь убиваться с горя?

– Да, я буду убиваться с горя, – ответила она с той проклятой и обезоруживающей простотой, которая одновременно восхитила и разозлила Генри.

– А что потом? Ты заведешь любовника… когда пройдет подобающий период траура?

– Мне не нужен любовник.

Речел подвинула ножом бекон на край сковородки и разбила яйцо. И вдруг, поморщившись, с отвращением отвернулась от белых и желтых кусков, кипящих в жире.

Черт побери.

– Ты завтракала? – спросил Генри.

– Чай и бисквит.

– И тебя вырвало? Она кивнула.

– Иди ложись в постель, Речел, – повелительным тоном произнес он.

Речел встала к мужу спиной, держась за края раковины:

– Побереги свое сочувствие для несчастных животных и детей! Я могу сама о себе позаботиться.

Генри не понравился ее пренебрежительный ответ.

– Конечно, можешь, – иронично произнес он. – Ты все можешь: и успевать по хозяйству, и лечить больную мадам, и давать приют израненным душам, и строить свою маленькую империю – вопрос только, зачем?

Отойдя от раковины, Речел схватила тряпку, сняла горячую сковородку с огня и с размаху опустила на стол перед Генри.

– Зачем? Я помогаю людям выжить. Ешь свой завтрак, Генри. И если остаешься, берись за дела.

Генри резко отодвинул сковородку и встал:

– А тебе не жаль себя, Речел?

– Может, и жаль, – ответила она. – Тебе эта мысль, конечно, доставляет удовольствие…

Генри схватил жену за локоть и повел в гостиную:

– Лучше бы ты пожалела ребенка! Как бы ему не стало хуже от твоих чрезмерных амбиций…

Речел пыталась вырваться, но Генри с силой усадил ее на диван и накрыл ее ноги покрывалом.

– А если этим ребенком будет девочка, Генри? Или твое сострадание распространяется только на мальчиков, сыновей проституток?