Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
По мере декламации его голос становился все громче. Каждую строчку встречали одобрительным визгливым смехом.
— Вы узнали ее, часом, не в Колчестере? — с раскатистым хохотом спросил Том Сеймур.
— Устрицы еще не обзавелись волосами, — возразил Дадли. — Ну что, кто придумает ответ?
— Я знаю, — хвастливо заявил Ричард Ричи. — Это одна из клоак Уолси за Хэмптон-кортом. Там округлые сосуды… разумеется, влажные — в них же стекает вода. Они поросли, словно волосами, длинными водорослями…
— Я не говорил, что это похоже на волосы, сказано было,
Дальнейшие догадки вызвали смешные замечания, непристойные аналогии и такие же сравнения. Меньше всего, очевидно, всем хотелось услышать правильный ответ.
Но он напрашивался сам собой, ибо правда, истинная правда заключается в том, что женское лоно является воплощением клоаки, темной, полной грязной слизи и отвратительной заразы. Под милыми и чистыми дамскими нарядами, там, откуда ноги растут, скрываются зловонные дыры…
— Нет, господа, ответ прямо на ваших лицах, — провозгласил Дадли. — Ваши глаза.
Компания издала дружный стон.
— А я знаю другую загадку, — заявил Райотесли. — «Ноги длинны, да бедра кривы. Голова так мала, что глаза не поместились».
Отгадкой оказалась пара щипцов.
Том Сеймур продекламировал:
Крутобока груша зеленела И, как бочка, быстро располнела Ну а схватит кто ее за хвост, Запоет, заголосит она, как дрозд.— Давайте-ка отгадывайте… если вы…
Он с самодовольным видом откинулся на спинку кресла, видимо мысленно договорив: «…такие же умные, как я».
— Может, змея какая-то? — робко предположил Кранмер.
— Что ж, вы на верном пути, — одобрил загадчик.
— Угри, к примеру, любят музыку, — добавил Кранмер. — Они заплывают прямо в сети поющих рыбаков.
— Но я не говорил, что этот объект любит музыку, — парировал Сеймур.
— А я полагаю, что это колокол, — встрял старый Энтони Браун.
— Верно, — раздраженно бросил Сеймур.
Он думал, что его загадка очень сложна.
Покачиваясь, с кресла поднялся сэр Фрэнсис Брайен. Его, как я заметил, сильно разобрало от рейнского.
Где за стогом сена ворох, Спал спокойно гладкий боров. Я за стог тот заглянул, Шею соне враз свернул, Кровь всю высосал потом, Пусть спит дальше смертным сном.Он важно раскланялся, считая себя очень остроумным.
— Гладкий боров? Что же это такое? — удивился Дадли.
Опять пошли в ход разнообразные непристойности, но в голове у меня звенел лишь конец загадки: «Шею соне враз свернул, кровь всю высосал потом, пусть спит дальше смертным сном». Я понял, что эти намеки адресованы мне и выражают общее мнение о короле!
— Довольно, — прервал я говорунов. — Прекратите непристойные шуточки!
—
— Все равно, ваши игры омерзительны, — заявил я. — Не желаю больше слышать ничего подобного.
Глупые изменники. Я окружен ими.
— Позвольте, ваше величество, я оглашу загадку другого сорта? — спросил Гардинер и, не дожидаясь дозволения, начал:
Бог того не видит вовсе, Король видит изредка, Мы же видим тут и там. Что же не дано царям?— Зловонный нужник, — брякнул Фрэнсис Брайен.
— Трудноразрешимая задачка, — хмыкнув, заметил Эдвард Сеймур, добросовестный льстец.
Сам он с трудом справлялся с самым пустяковым заданием, но брался за все с чертовски умным видом.
— Незаслуженная награда, — дипломатично предположил Уильям Педжет.
— Все не то. А отгадка — просто «ровня», царям трудно встретиться с равным, а Богу вообще равных нет, — пояснил епископ Гардинер.
О да, самое время перейти к льстивым похвалам!
Джон Рассел (удачная досталась фамилия этому скользкому, как змея, новому лорду — хранителю малой печати, подтверждаемая еще и каштановой шевелюрой [41] ) взмахнул рукой и прошелестел:
41
Говорящая фамилия по созвучию с английскими словами: Russell's viper — цепочная гадюка; russet — красновато-коричневый цвет (англ.).
Король… королева… рога… рогатая голова… Да как он смел так высмеять меня? Неужели никто здесь не испытывает почтения или страха перед королем?
— Я изумлен вашим змеиным остроумием! — отрезал я. — Достаточно, мы не желаем более слышать ни загадок, ни отгадок!
— Но это же просто дуб! — выкрикнул он, пытаясь оправдаться.
«Мои любимые деревья», — лепетала она. О мерзость, мерзость! Как славно шелестели дубы за окнами той уютной опочивальни… но теперь их красота навеки утрачена для меня, осквернена блудницей Говард.
— Если всем надоели загадки, то давайте перейдем к поэзии, — предложил Томас Уайетт. — Может, посочиняем благозвучные стихи? Я начну, задав первые рифмы, потом кто-то добавит к ним следующие строфы и так далее — пока не получится целое стихотворение.