Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Завтра начинаем, — проворковал я.
Прекрасная Екатерина привольно раскинулась на королевской кровати. Ее серебристая атласная ночная рубашка переливалась в отблесках пламени камина, где горели ароматные поленья.
— Королевское Рождество, — сонно произнесла она. — Что вы подарите мне?
Какое же она еще дитя! Но я не разочарую ее. Приготовленный ей подарок потрясет весь двор, все королевство.
— Терпение, моя милая.
Мне нравилось поддразнивать молодую женушку. Я старался приучать ее к терпению и в постели, заставляя ждать, и медлил сам ради того, чтобы доставить ей высшее наслаждение. Я возбуждал ее
— Неужели вы не можете хотя бы намекнуть? — надув губки, спросила она.
— С удовольствием. Подарок связан с цветами.
Садоводство ее не интересовало, поэтому она прекратила вопросы.
— Завтра я устраиваю благородную охоту. Леди тоже приглашены. Вы поедете на арабском скакуне, присланном вам в качестве свадебного подарка рыцарями-госпитальерами.
Последнее отчаянное подношение в надежде на мою милость, перед тем как их цитадели закрыли в Англии. Мне не хотелось вспоминать об этом.
— На кого же мы будем охотиться?
— На вепря.
— В день святого Томаса? А вы не боитесь Дикой охоты?
Раздался треск поленьев, и пылающая щепка отскочила к каминной решетке.
— Это всего лишь легенда, — сказал я.
— Охота… в самый короткий день года… когда так быстро темнеет с каждым часом… — В ее голосе прозвучала искренняя озабоченность.
— А что может случиться в сумерках?
Может, у нее есть какие-то тайные сведения?
— Говорят, если в такую ночь пойти на церковное кладбище… то можно увидеть, как сам святой Томас выезжает на огненной колеснице. А потом он призовет всех умерших и сожженных Томасов, они восстанут из могил и последуют за ним к кладбищенскому распятию, и полыхнет оно страшным неземным огнем…
Екатерина проникновенно рассказывала старинную легенду, и ее лицо озарялось чарующим светом. У меня возникло ощущение, будто я обнимаю вещую пророчицу, Кассандру.
— …а иногда этот святой утаскивает заблудшего охотника с собой на призрачную охоту. Или один из восставших Томасов… Подумайте же, дорогой милорд, каких Томасов, ныне покойных, вы встречали в жизни… Они обретут власть…
Меня пронзил суеверный страх, такой острый и ледяной, как рапира, пролежавшая январскую ночь на морозе. Покойные Томасы в моей жизни: Уолси, Мор, Кромвель. Что, если они восстанут из могил и набросятся на меня? Смогут ли они завладеть моей душой, дабы свершить тайный суд в кладбищенском мраке? Дух Уолси, покинувший давно разложившиеся и усохшие останки; безголовый Мор, истерзанный праведным самобичеванием; Кромвель с еще кровоточащей шеей, кипящий жгучей ненавистью… Их грязные саваны едва различимы в туманной мгле, мертвые подступают, окружают меня, опрокидывают на землю и…
— Нет! — выпалил я.
И в тот же миг, словно подтверждая мои мысли, опять затрещал огонь.
— Это глупые байки простонародья, и я знать их не хочу.
— Калпепер сам видел, — прошептала она. — Он рассказывал мне…
— Его тоже зовут Томас. Да такие, как он, что хочешь придумают для завлечения красоток. Пыль в глаза пускают, дескать, мы храбрецы хоть куда! И как же он избавился от жуткой хватки костлявых пальцев?
Она обиженно отвернулась.
— Вы не верите мне. Прекрасно, тогда отправляйтесь завтра на эту охоту. Раз вы готовы посмеяться над святым и всеми прочими Томасами.
Боже!
Наша охота оказалась удачной…
Копыта лошадей процокали по плитам дворцового двора. На волокушах тащили следом трех здоровенных оленей и одного могучего вепря. Из всех окон высунулись зрители, встречая нас ликующими криками. Рождественские празднества начались.
XXXIII
Воспоминания о тех двенадцати днях сливаются в волшебный красочный каскад музыки и веселья. Праздник продолжался со дня охоты на вепря и до заключительного карнавала. Повседневную одежду убрали в сундуки, обычную разухабистость сменили скрупулезно продуманные учтивые жесты, а скромность и бережливость попросту исчезли. Камины полыхали сутки напролет; огарки не успевали угаснуть, слуги надрывались, притаскивая из кладовых тяжеленные корзины со штабелями новых свеч; бочки эля вскрывались каждые два часа, и никто даже не пытался подсчитать, сколько мы выпили вина. Избранные менестрели с виолами, блокфлейтами и ребеками бродили по коридорам и галереям, играя в свое удовольствие или исполняя пожелания гостей. Мария, Елизавета и Эдуард попросили разрешения поиграть с музыкантами, и я с радостью дал согласие. Все мои дети любили музыку и обладали недурными способностями. Мария предпочитала французскую виолу и присоединилась к группе музыкантов, развлекавших гостей в Большом зале; Елизавета в костюме пажа играла на флейте с оркестром итальянцев; а малыш Эдуард, уже вполне освоивший барабан, аккомпанировал мальчикам-хористам.
Двадцать третьего декабря я вызвал эту троицу к себе для особого совещания. Для нашей встречи я выбрал небольшую приемную, укромное, обшитое дубовыми панелями помещение за верхней галереей.
Первой явилась Елизавета, причем пришла одна, без няни Эшли. Я похвалил ее: в простом коричневом костюмчике она напоминала юного менестреля, ее великолепные, зачесанные назад волосы скрывались под шапочкой. Жизнерадостный семилетний ребенок. Она захватила с собой перо и папку с бумагами. Следом пришла Мария, извинившись за легкое опоздание. Пухлого и розовощекого Эдуарда, облаченного в синий бархатный наряд, сопровождала няня. Ему уже шел четвертый год.
— Итак, прошу вас, присаживайтесь, — оживленно предложил я, испытывая необычайный прилив гордости при виде своих отпрысков. — Мне нужно узнать ваше мнение о тех играх, что мы собираемся устроить в канун Рождества.
Мария и Елизавета выглядели разочарованным. Неужели они ожидали, что я буду советоваться с ними о парламентских делах?
— Я больше не играю в игры, — еле слышно вымолвила Мария.
— А вот и нет, — возразила Елизавета. — Вы любите играть в карты и заключать пари.