Безнадежно влип

Юнина Наталья

– Я смотрю, ты стала больно разговорчивой. А я это, Машенька, не жалую. А учитывая, что место женщины на кухне, чеши туда и готовь праздничный ужин. И чтобы селедка под шубой была на столе, если эту ты собираешься отдать своему дружку.

– Хм, – задумчиво произносит Маша. – Я собиралась отдать салат Никите, а не его дружку. Я думала, вы им только… писаете и совокупляетесь. Так его еще и кормить надо? – вот тебе и научил «дружку» и «киске», получай в ответ фашистку.

– Если много будешь болтать, я последую твоему совету.

– Какому? – Боже! Ну вот, кому надо было

идти в актрисы.

– Чикну тебе голосовые связки, – встаю со стула, Маша вслед за мной.

– Да, папенька. Вежливость не ваш конек.

– Ты что-то, я смотрю, стала плохо слышать, доченька? – наклоняюсь к ее губам. – Может, тебе всунуть… палочку ватную?

– А я и так каждый день туда сую, – поднимается на носочки и шепчет мне на ухо. – Мизинчик. И вычищаю ушную серу. Поэтому у меня все хорошо со слухом.

– Ну раз хорошо, тогда иди на кухню, доченька. А за печкой я посмотрю.

– Уже иду.

– Стой, – останавливаю Машу у двери.

– Что?

– Оливье хочу тоже. И чтобы в нем не было никакой морковки.

– Что-нибудь еще?

– Да. Не плюй мне в еду. И если найду волос в салатах… поставлю в угол.

– А если я твой волос там найду? Тогда что?

– Мой?

– Ну ты свою бороду видел? У тебя они там что приклеены думаешь? Неа, тоже выпадают. Так что я тогда тебе сделаю, если твой найду?

– Загадаешь желание. Иди.

***

Просидел я в гордом одиночестве полтора часа. Все время раздумывая о каком виде помощи и оплате шла речь. А дальше… дальше, как магнитом потянуло на кухню. На меня снова не смотрит, хотя прекрасно уловила мой приход. То ли реально занята нарезанием продуктов, то ли просто не хочет.

– Ты сказала, что платишь моднявому за помощь. Ты даешь ему деньги?

– Нет.

– А что?

– Взамен на его помощь, я готовлю ему еду.

– Так же, как и мне? – усмехаюсь в голос.

– Ни в коем случае. Ему я готовлю с удовольствием, потому что ему нравится то, что я готовлю, – а вот теперь взглянула на меня с нескрываемым превосходством.

– Не хотелось бы тебя расстраивать, понимаю, что все ждут чуда под новый год, а такая как ты особенно. Но, Машенька, он и говно с тарелки у тебя съест, лишь бы присунуть. Мальчики они такие, знаешь ли.

– Не знаю. Тебе виднее. Ты, наверное, без разбора во все суешь и везде.

– Во все и везде?

– Ну да, ты такой колхозник, напоминающий животное, наверняка, делаешь это в неподобающих для нормальных людей местах с неразборчивыми девками. В каком-нибудь общественном месте, в парке на скамейке. Или, например, в общественном туалете. О, или на столе! Так и вижу тебя в каком-нибудь из этих мест. Брр. А Никита… нет. Он не такой. О, а вот и он, – переводит взгляд на вибрирующий телефон. – Я выйду на пару минут. Хоть салатик отдам, раз с другим не срослось.

Глава 8

Глава 8

Кутаюсь в чужую, но уже в столь привычную, обнаруженную почти сразу после переезда в дом, куртку. На ней нет Мишиного запаха, но я знаю, что когда-то она принадлежала ему. И дело не в том, что она большого размера. Просто я чувствую, что она принадлежала

ему. Несмотря на то, что выгляжу я в ней нелепо, люблю надевать ее, когда нахожусь рядом с домом. В ней тепло и уютно.

Только перед выходом до меня дошло, что я не взяла подарок. Возможно, я вижу Никиту в последний раз. Конечно, праздновать с ним новый год я не планировала, но подарок дарить собиралась.

Пусть я не вижу, но знаю, что Миша наблюдает за тем, как я становлюсь на стул и достаю из верхней полки шкафа запакованную в подарочную упаковку коробку. Так и хочется повернуться к нему и показать язык. А еще лучше ударить. Сильно. Запустить в него этой коробкой так, чтобы остался на всю жизнь шрам на лбу, как напоминание обо мне. Чтобы так же как и я задавался вопросом «за что?».

Спокойствие. Просто спокойствие. Медленно вдыхаю и так же медленно делаю выдох. Нацепив на лицо добродушную полуулыбку, направляюсь к выходу. Медведев даже не скрывает, что наблюдает за мной, судя по тому, что ходит по пятам. Господи, ну как люди сохраняют в себе спокойствие, уверенность и напускное равнодушие, когда все клокочет внутри? Ну давай еще расплачься, рохля. Ладно, все хорошо. У меня все замечательно.

– Я забыла. Достань, пожалуйста, яйца и молоко из холодильника.

– Ты собираешься делать праздничный омлет? – насмешливо произносит Миша. Не поддаваться. Только не поддаваться. Молча завязываю шнурки на ботинках и наконец перевожу взгляд на Медведева.

– Я собираюсь делать пирог. А праздничный он или нет, не знаю, – беру вещи и направляюсь к двери. Только берусь за ручку, как слышу позади:

– Машенька, ты кое-что забыла.

И стоило мне только обернуться, как Миша запулил в меня шапкой. Каким-то образом я поймала ее одной рукой в сантиметре от собственного носа. Ну что, тоже неплохо. Маленькая победа.

– Спасибо за заботу, папенька.

– Всегда, пожалуйста, доченька.

Выхожу из дома и в лицо тут же ударяет отрезвляющий ветер. Я – зрелая личность. Я – сильная. Господи, да кого я обманываю? Я – слабачка. Стоило только увидеть эту бородатую морду, как все посыпалось. Что в нем есть такого, что он может так привлекать? Бесчувственный дровосек. То ли дело Никита. Нереальный красавчик. Жутко обаятельный и очень легок в общении. Таких парней невозможно не заметить. Нормальные люди в таких и влюбляются. Да он по всем параметрам лучше.

И улыбается он, в отличие от некоторых, не раз в год. Обаятельный. Не нудит. Не грубит. Шутит по делу и не обидно. Добрый. Красивый. И лицо гладкое, без этой отвратительной растительности. Ну, подумаешь, не скрывает своих намерений, но не прилипчивый, хоть и настойчивый. Он действительно почти идеальный. Но от чего ж так тошно?

Точно не от того, что возможно сейчас или через пару часов появится папа и я больше не увижу улыбчивого Никиту. И не от того, что скорее всего меня просто запихнут в машину и не спросят ничего. И даже не потому, что чем-нибудь пригрозят и я как миленькая подпишу какую-нибудь бумагу, по которой я стану чьей-то женой. Даже это уже не вызывает былых эмоций. Тошно от того, что это снова сделает Миша.