Безопасность непознанных городов
Шрифт:
Затем попыталась оценить тяжесть своих ран.
Все тело ныло. Физическую боль от побоев усугубляла другая, пожалуй, еще более скверная, — горькое осознание того, с каким человеком спала последние ночи, в какого человека влюбилась.
Маньяк! Чудовище!
Вэл осторожно ощупала лицо, пытаясь определить, насколько оно пострадало. С физической болью, по крайней мере, можно как-то справиться. Остальное... это потребует времени.
К счастью, нос оказался цел, зубы на месте, но от левого глаза до середины щеки тянулась болезненная припухлость, и недалеко от затылка Вэл нащупала мокрое место, откуда Брин вырвал клок волос. Зато, слава богу,
Поднявшись на ноги, она отряхнула изорванную одежду и почувствовала на себе чей-то взгляд. Из-за пятнистого ослиного крупа за ней наблюдал бородатый бедуин. И он, и его скотина не издавали ни звука, но по медленным, почти незаметным толчкам мужчины и стоически-скучающему виду осла Вэл догадалась о природе их молчаливой сделки.
Такое было не в ее вкусе, и все же она с трудом заставила себя отвернуться. Песок покусывал кожу, словно нежный любовник, среди волос, будто дервиш в трансе, кружил жаркий, соблазняющий ветерок.
Глядя вокруг, Вэл вначале решила, что еще находится в Таруданте. Неподалеку высились земляные зубчатые стены и полуразрушенные крепостные валы, за которыми, будто в детской постройке из кубиков, лепились один к одному домики-коробки, но улицы поражали непривычной пустотой. После того бородатого скотоложца с его четвероногим товарищем не встретилось ни души. Хоть какое-то подобие нормальности городу придавал только намек на торговлю: огромные джутовые мешки с зерном, просыпанным на землю большими золотыми кучами; ярко-желтые бабуши, или шлепанцы; узорчатые ткани ручной работы; овощи; вездесущий запах масла, кускуса и пряностей.
Откуда-то с извивающихся, полутемных улочек донесло отголосок колокольного звона. Серебристые звуки отозвались в теле приятной дрожью, прокатившейся сквозь сердце, легкие, кишки. Воздушный и мелодичный, звук раздался снова. Вэл прислонилась к стене, обеспокоенная своей недвусмысленной реакцией на него.
Мимо пролетел попугай — вульгарно яркий ало-зеленый шрам на фоне палящего голубого неба, — и Вэл пронзило почти невыносимое наслаждение. Да и простые, обыденные мелочи порой вызывали не меньший экстаз. Ароматы свежего хлеба, перезревшей хурмы, цитрусовых и миндаля, терпкость человеческого пота, которой веяло из закрытых дверей по пути, — все эти запахи были источником обостренной чувствительности ума и чресел, превращая каждую пору в крошечную ненасытную вульву.
Вэл бродила по запутанным улицам и туннелеподобным проходам, чувствуя кожей голодные, жадные взгляды, что наблюдали за ней из укрытий.
Изредка, стремительно завернув за угол и обернувшись, Вэл думала, что увидела кого-то из горожан. Правда, высматривать их все время было тяжело, а то и невозможно: шлепки собственных ног по мостовой, металлический колокольный перезвон, золотые нити в узорчатом тканом ковре, замеченном в чьем-то дворике, — все это настолько перегружало чувства, что она ощущала себя усталой, вымотанной, захмелевшей от своего ненормально восхитительного окружения.
Все больше углубляясь в лабиринт улиц, Вэл местами замечала других людей. В одном переулке раскинула ноги старуха, чьи выставленные напоказ гениталии покрывала редкая седая поросль. В руках у женщины был длинный музыкальный инструмент — что-то вроде свирели с загнутым кончиком, которую она одновременно использовала по прямому назначению и как дилдо, выстанывая ноты и доводя себя до оргазма.
Позади старухи выстроились вереницей люди, принесшие тесто к центральной печи, — обычай, уже знакомый по Фесу. Вэл присмотрелась
На следующем перекрестке из-за его тесноты Вэл пришлось пройти вплотную к трио из двух мужчин и девушки, сцепившихся телами в сексуальном исступлении: первый долбил ее киску, а второй, с апатичностью сомнамбулы, — анус. На Вэл трио почти не обратило внимания, но, когда она протиснулась мимо, от них повеяло настолько сильным запахом секса, что у нее закружилась голова и невольно сократились мышцы лона.
Дальше арочный проход позволил заглянуть во внутренний дворик, где в мелком фонтане обнимались две обнаженные женщины: одна сосала грудь второй, а та откинулась на бортик и широко раздвинула ноги, подставляя клитор ласке падающих водяных струй. Потом на пути попался мужчина с козлиной бородкой, который постанывал и вздыхал в экстазе, трахая затейливо разрисованную тыкву с прорезанным ради такого дела отверстием. На Вэл мужчина не обратил ровным счетом никакого внимания, продолжив безо всякого ритма толкаться в овощ, уже скользкий от следов предыдущего любовного соития с человеком.
Вскоре Вэл вышла на площадь, отданную в распоряжение магов, рассказчиков и чудиков всех мастей. Здесь был татуированный парень, что заставлял огонь скакать по своим рукам, а потом гладил языками пламени восставший член. Обнаженная женщина, которую прикрывали только клубника и лимоны, пришитые к коже, исполнила медленный непристойный танец. Темнокожий мужчина подбирал с земли финики и оливки цепким пенисом. Еще один завел назад свой длиннющий уд и постукивал себя им по анусу.
В конце концов Вэл сделала над собой усилие и двинулась дальше, хотя усталость уже начинала подтачивать ее энтузиазм исследовательницы. Многие встреченные казались измотанными, апатичными. Даже те, кто сношался, делали это не в естественной горячке похоти, а в каком-то ступоре, будто распутники-сомнамбулы, что, столкнувшись в полутемном коридоре, совокупляются не из вожделения, а, скорей, по привычке, причем настолько равнодушно, что даже не просыпаются полностью.
День клонился к закату, вокруг замелькали тени. Обитатели Города выползали на поиски друг друга и, сходясь, практически без звука сливались губами и чреслами. Никакого ощущения страсти, одно жадное взаимное пожирание. Иногда призрачные любовники отрывались от спаривания и делали шаг-другой следом за Вэл, но так лениво и неуклюже, что их тошнотворных ласк она легко избегала. Не раз приближалась сама и робко спрашивала о Маджиде, но жители Города, похоже, не знали другого языка, кроме касаний, и предлагали в ответ лишь скользкие фаллосы, залитые спермой ляжки да набухшие, остро пахнущие вaгины.
Улицы стали уже и круче. В надежде увидеть весь головокружительный лабиринт, по которому бродит, Вэл преодолела несколько пролетов каменной лестницы. С плоской крыши стало видно, что окрестности пронизаны узкими тупиками и тропками между глухих стен, уводящими прочь от главной улицы.
Ветер поменялся и принес вонь. Вэл глянула на крыши внизу, где в чанах с зеленоватой жидкостью мокли звериные шкуры, которые потом перемещались в череду темных сырых комнат. Одни молчаливые фигуры с жутким усердием дергали ворс, растягивали и мяли кожи, а другие, улучив возможность, дергали и мяли собственное отвердевшее мясо, и запах спермы смешивался со смрадом из дубильных чанов. Сама омерзительность места обладала какой-то нездоровой притягательностью.