Безопасность непознанных городов
Шрифт:
Кожа, понял Брин.
— Удивительно, что ты еще жив.
Брин стиснул зубы, из-за боли ему было не до ответа.
— Я понаблюдал за тобой, после того как та женщина вошла в Город. На время открылась брешь, и я увидел через нее тебя, порылся в твоем жалком умишке. У тебя скверный характер. С десяток человек погибло и многие пострадали — все из-за твоей ненужной жестокости.
Брин сделал глубокий вдох.
— Огонь... где он?
— О, не волнуйся. Огонь сдержали. Вот почему я должен спешить. Скоро тут появятся люди, но вначале им нужно убедиться, что пол не обрушится. У нас мало времени.
—
— Но здесь и так я. Специально явился помочь. Но вначале, пожалуй, тебе стоит кое-что увидеть.
Он пересек комнату и, сняв со стены овальное зеркало, протер его от сажи и грязи углом простыни.
Затем поднес к лицу Брина.
На миг физическую боль затмил глубочайший ужас перед собственным отвратительным отражением. Сильные ожоги покрывали почти все тело. Полотенце вокруг бедер обуглилось и припеклось комками к почерневшей коже. Волосы на голове и в паху сгорели. Уши тоже. Что до остального...
Он закрыл глаза, лишившиеся ресниц.
Старший мужчина вздохнул, изображая сочувствие.
— Невыносимое зрелище, верно? Что ж, понимаю. Ты был довольно хорош собой. Нравился и мужчинам, и женщинам. Может, я и сам от тебя не отказался бы, если бы не принял давным-давно... обет целомудрия. Тем более что ты был таким притягательно порочным. Да еще и с фантазией.
Брин заставил себя посмотреть в обсидиановые глаза, окаймленные темными кругами усталости. В голове мелькнула жуткая мысль, отчасти порожденная собственным воображением, отчасти — постоянными материнскими предсказаниями о том, чем он кончит, если не изменит себя.
— Я умер, верно? Я умер, а ты... Сатана.
Худой и мрачный мужчина чуть было не рассмеялся, но сдержал себя — примерно так же великодушный хозяин смотрит сквозь пальцы на явную бестактность гостя.
Он наклонился к Брину. На бледном осунувшемся лице незнакомца лежала печать безмерной мудрости и великой грусти, но под ней угадывалось смущение, испугавшее Брина больше всего.
— Глупости, мой друг. Ты обчитался религиозными брошюрами. Я не дьявол, а ты не мертв. Вообще-то, ты очень-таки жив. Пока. Увы, тебе недолго осталось. Ожоги довольно сильные, и в Таруданте вряд ли с ними справятся. Однако... — На его мрачном лице мелькнуло что-то вроде веселья, сменившегося ослепительной и жуткой улыбкой. — ...из твоих затруднений есть выход, если пожелаешь.
Он склонился ниже, чтобы Брину было лучше слышно.
— Меня зовут Доминик Филакис, и я здесь, чтобы сделать тебе предложение.
18
— Бежим! Если останешься, толпа тебя убьет! — прокричала женщина с кожей цвета корицы и гривой растрепанных кудрей. Сильно вьющиеся, они ниспадали ниже пояса и были пронизаны белыми как мел прядями. Глаза смотрели из черепа парой темных керамических бусин.
Они побежали дальше по запутанным, петляющим улицам, под арками, полными мрака. Вэл обдумывала свои варианты. Эта женщина, похоже, собралась ее похитить. Можно, оторвавшись, скрыться в нагромождении домов, что словно сошли с картины кубиста. Но вдруг толпа с рынка действительно преследует до сих пор? К тому же где гарантия, что выбранное укрытие окажется безопасным?
Они продолжали нестись через
— Забирайся!
Дождавшись очереди, Вэл соскочила на земляной пол чуть ниже и заморгала от тусклого света. Во рту появился земляной привкус.
Она вскочила на ноги и осмотрелась. Круглая комната не более восьми футов высотой, душная, окон нет. Большую часть скудного освещения дают факелы, установленные в нишах, и жаровня в углу. Вдоль стен сложены рулоны какой-то шелковистой ткани.
В середине комнаты грузная женщина, захватившая Беззубого в плен, с помощью еще нескольких приятельниц пристегивала вырывающегося парня цепью к металлическому колышку.
Она окинула взглядом комнату, словно проверяя, смотрят ли остальное, и ущипнула пленника за мошонку. Тот взвыл.
Женщины ответили радостным визгом и с такой безумной несдержанностью набросились друг на друга с ласками, что чуть не вывернули партнершам руки-ноги. Вэл решительно освободили от остатков одежды. Женщина с глазами как керамические бусины схватила Вэл сзади за шею и насильно поцеловала, звякнув о ее зубы рядами металлических штанг в языке. От незнакомки пахло потом, оливковым маслом и соленой мускусностью менструальной крови.
— Меня зовут Симона, — представилась она с сильным французским акцентом.
Вэл назвалась и, кивнув на парня в цепях, спросила.
— Что вы собираетесь с ним делать?
— Какая тебе разница? — Губы Симоны растянулись в ухмылке, от которой бронзовая кожа ее щек натянулась как барабанная. — Пока мы празднуем.
Ее язык исследовал рот Вэл, поражая контрастом холодного пирсинга с мягкостью окружающей плоти. На обнаженных бедрах извивались вытатуированные змеи, которые заканчивались над каждой выпирающей бедренной костью тугими витками цвета хны. Длинные, ниже пояса, волосы падали Вэл на лицо и грудь. Лезли ей в рот тонкими кудрявыми прядками. Она задыхалась, словно в стоге сена.
Еще две женщины присоединились к ним, и одна стала помогать Симоне. Вэл закрыла глаза и перестала понимать, с кем именно совокупляется. По всей комнате группы распадались, меняли состав и слипались в мозаику корчащейся плоти. Вэл оказалась в паре с седой каргой. Обвисшие груди, всклокоченные слабые волосы, морщинистая, пергаментно тонкая кожа.
Потрескавшиеся ногти-когти ущипнули Вэл за грудь.
— Я восемнадцать лет проработала в Лондоне у мисс Эдвины, — прокудахтала она с таким видом, словно сообщала важнейшую информацию. — Я работала у мисс Эдвины. Трахала герцога Эдинбургского, принца Уэльского.
В лицо Вэл пахнуло запахом блевотины и гнилых зубов. Из пор старухи сочился нездоровый, сладкий запах мертвечины. В желтоватых белках глаз плавали кровавые сгустки.
— Я работала у мисс Эдвины. Ты тоже? Была там однажды одна сероглазенькая, похожая на тебя и...
Вэл отстранилась, и старуха пустилась за ней вдогонку на четвереньках. Пятнистые пальцы, будто искореженные, цепкие корни, схватили Вэл за ноги.
— Позволь я оближу твои красивые ножки. Пососу твои пальчики. Давай же, я ублажала таким образом принцев крови. Тебя проберет до самого клитора.