Безрассудная девственница

Парнелл Андреа

Глория затихла, и Рашель отпустила ее.

— Он любил лес, — прошептала Глория. — Я рада, что они не нашли его.

Рашель оставалась с Глорией, пока ее не выгнали, понимая, что девушке осталось недолго мыкаться на белом свете. Зная, что ее просьба будет напрасной, она, услыхав шаги тюремщика, все же решилась произнести ее.

— Глория, послушай. Ты должна бороться за свою жизнь. Не отдавай ее безжалостным людям, которые сидят за судейским столом. Скажи им, что они правы. Ни одна из признавшихся ведьм не была осуждена на смерть.

— Нет,

не могу, — прошептала Глория. — Не могу. Я не могу оболгать себя, даже если это будет стоить мне жизни. Пусть моя кровь останется на их совести.

— Ты будешь повешена!

— Пусть, будь что будет, — равнодушно проговорила она. — Какое это имеет значение? Я потеряла всех, кого любила, и мне незачем жить.

Рашель попыталась еще раз.

— Нет, Глория, не говори так. Твоя мать хотела бы, чтобы ты жила долго. Разве Куэйд не хотел бы того же? Глория кивнула.

— Хотел бы.

— Тогда скажи, что ты ведьма. Это все, что от тебя требуется.

— Не могу, — повторила Глория. — Если я останусь жить, то должна жить по чести. Я верую. Бог не оставит меня в руках тех, кто поступает против его воли.

Спорить было бессмысленно. Пожелав Глории спокойной ночи и наказав молиться о спасении, Рашель ушла.

Глава 16

Дождь стоял стеной. Такого еще не бывало в Сили-Гроув. Некоторые говорили, что Господь гневается на людей за то, что они принялись охотиться на ведьм, и поэтому насылает на них бурю. Другие были уверены, что ливень — дело рук дьявола, который злится из-за своих слуг. Однако, что бы ни говорили те и другие, ни дождь, ни гром никому не помешали прийти в молитвенный дом, где должны были судить бесстыдную ведьму.

Народу собралось еще больше, чем в первый раз. Многие, не убоявшиеся дождя, желали сидеть со всеми удобствами, поэтому приехали из других городов заранее и задолго до начала заседания заняли места. Среди них был и Джон Байярд, который одним из первых ворвался в зал и уселся поблизости от скамьи обвиняемой.

Глория заметила его сразу, как только вошла.

— Джон, — прошептала она и остановилась возле него.

Охотник не изменился в лице и даже не поглядел на нее, отчего ее радость мгновенно сменилась отчаянием. Он даже не улыбнулся в ответ на ее робкую улыбку. Глория решила, что Байярд винит ее за зло, которое она причинила его сыну, и не могла не признать его правоту. Похоже, он тоже пришел свидетельствовать против нее.

Недовольный задержкой, констебль взял ее за локоть и повел на место. Ее голубые глаза, о которых говорили все в один голос, потухли. Рашель первая обратила внимание на то, что девушка, которая до сих пор сидела всегда прямо и гордо держала голову, теперь поникла, словно забыла и о судьях, и об обвинителях, и о виселице.

Однако этого нельзя было сказать о судьях. Они взялись за новое для себя дело с пылом, достойным лучшего применения. Разница между слушанием

и судом заключалась в том, что были приглашены присяжные и еще один судья. А так все было то же самое.

Заявления, выслушанные в первый раз, сейчас были представлены как свидетельские показания. Почти все утро зачитывалось обвинительное заключение. К полудню люди устали, потому что чиновник равнодушно повторял слова, не вдумываясь в их смысл, и живая трагедия хотя бы Сары Колльер не выдержала его монотонного чтения.

Однако разочарование зрителей было недолгим. Госпожа Кобб засвидетельствовала, что ее дочь во время болезни один раз позвала Глорию Уоррен.

— Я тогда не знала, а теперь знаю, что ведьма кружилась над ней и не давала моей Джейн оправиться, — показала несчастная мать.

— Я видел, как она играла с четырьмя девочками, которые потом заболели, — показал Френсис Стивене. — Мы с Джозефом Эллином видели.

Не долго думая, Прюденс Оливер тоже показала, что совершенно уверена в ненависти к ней Глории за то, что она разбила их дружбу с Сарой. Когда назвали ее имя и надо было идти свидетельствовать против Глории Уоррен, в этой девочке, так же, как Руфи, послушной воле Сары, якобы проснулся страх перед дьявольским возмездием. Она бросилась на пол и разыграла, будто борется с тенью Глории Уоррен.

— Огромная черная птица! — крикнула она и закрыла шею и лицо руками.

Третий судья по имени Дикенсон, не оправдывая надежд Глории, нацелил на нее указующий перст.

— Отпусти девочку! — завопил он. Глория прижала руки к груди.

— Я не могу отпустить, потому что я не держу ее.

Ее голос звучал холодно и спокойно, отчего обвинение стало еще более убедительным. Разве невиновный человек не расстроился бы, увидев такую печальную картину?

— Дотронься до нее, — приказал Дикенсон. — Если ее истерика прекратится, ты виновна.

Констебли подтащили бьющуюся в их руках девушку к ведьме и проследили, чтобы она не ударилась головой, если, взглянув на Глорию, забьется еще сильнее. Один из них взял руку Глории и положил ее на руку Прюденс. Девушка вздрогнула и застонала, словно приходя в себя. Ее подняли и отвели на место, после чего она больше не будоражила собравшихся людей.

— Ты и теперь отрицаешь, что ты ведьма?

— спросил судья.

— Отрицаю, — ответила Глория, собрав остатки сил. — Ведьм нет вообще.

Дикенсон вскочил и, если бы не Файлар и Джонс, налетел бы на присяжных. Джонс потребовал предоставить слово еще одному человеку, который специально занимается проблемами черной магии.

Это был Джосия Беллингем.

— Глория Уоррен — ведьма, — сказал он. Не новичок в ораторском искусстве, он обратил свою речь к присяжным на случай, если кто-нибудь из них еще сомневался в приведенных доказательствах. — Она приходила ко мне не меньше двенадцати раз, — заявил он. — Эта прелестная Цирцея наслала на меня порчу и разбила мне сердце.