Безрассудное сердце

Бейкер Мэдлин

– Она ничего не ест после смерти Джона, – сказала нам Каролин Уолкер. – И не спит. Все время сидит и смотрит в окно. Просто не знаю, что с ней будет. Бедняжка.

Было что-то жуткое в том, как Флоренс Сандерс с ничего не выражающим лицом сидела в кресле и смотрела в одну точку. Я была рада, когда мы ушли.

У меня разболелась голова от мрачных мыслей, и я уже хотела войти в дом, как из-под крыльца выбежала одна из папиных собак. Она бросилась прямо к воротам, стала скрестись в них и тихонько подвывать. Не прошло и минуты, как к ней присоединись

все псы. От их воя у меня мурашки побежали по спине, и тут только я сообразила, что одна во дворе. У меня всегда было богатое воображение, а уж теперь оно разыгралось не на шутку. Конечно, я понимала, что почти все мои страхи беспричинны, однако угроза нападения на нас индейцев существовала реально. Смерть Джона Сандерса была тому доказательством.

Отчаянно залаял любимый папин пес.

Всего пара минут понадобилась, чтобы папа уже стоял рядом с ним, держа в руке свое большое ружье, с которым он обычно ходил на бизонов. Папа прикрикнул на собак, и они тотчас притихли. Не выпуская из рук ружье, он полез на смотровую башенку и тотчас скатился вниз. Торопливо сняв запоры, он открыл ворота и бросился куда-то, я не поняла, куда.

Удивленная его странным поведением, я последовала за ним и замерла на месте, когда разглядела распростертое на дороге меднокожее тело. Конь стоял рядом. Тень!

– Папа, – срывающимся голосом прошептала я. – Папа, он не…

Я не могла произнести страшное слово, но и не могла оторвать глаз от окровавленного неподвижного мужчины, которого я любила и за которого хотела выйти замуж.

– Нет, он не мертвый, – сказал папа. – Пока нет.

Поморщившись, он тем не менее поднял Тень на руки, словно ребенка, и понес его в дом.

Я заперла ворота и с папиным ружьем на плече открыла дверь. Мама ждала нас внизу возле большой печи. Едва она увидела папину ношу, как тут же засуетилась, сбросила на пол все дамские шляпки и застелила прилавок чистой белой простыней.

Папа осторожно, как когда-то меня в детстве, положил Тень, а сам с мрачным лицом поставил греть воду, пока мама рвала простыни на длинные полосы для перевязок.

– Ну, скажете вы мне, что случилось?

Отложив в сторону простыни, она добавила соль в греющуюся воду.

– Не знаю точно, – хмуро проговорил папа. – Но, похоже, его избили, а потом протащили по земле чуть ли не полдолины.

– Его еще ударили ножом, – сказала мама, показывая на правую ногу Тени. – Анна, лучше поставь куда-нибудь ружье и зажги еще одну лампу. Принеси виски и мою иголку.

Ни слова не говоря, мы с папой бросились исполнять мамины поручения, и через несколько минут опять все собрались возле неподвижного тела Тени. Я крепко прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться, глядя на него.

Избили его ужасно. Глаза были черные и заплывшие. От куртки остались только клочья кожи. И весь он был в крови и в грязи. Но хуже всего оказалась рана на правой ноге, что шла от бедра до щиколотки. Местами даже видна была кость. Однако, несмотря на такой страшный вид, он, сказала мама, пострадал меньше,

чем можно было ожидать, по крайней мере, никакие важные органы задеты, слава Богу, не были.

– Что ж, начнем, – сказала мама и тяжело вздохнула.

Она принялась аккуратно чистить рану тряпками, которые смачивала в кипящей соленой воде. Тень стонал и дергался, едва горячая вода касалась его ноги, и мне даже страшно было подумать, как ему, наверное, больно.

– Держите же его! – крикнула мама, когда Тень попытался было встать, и папа положил одну руку ему на лодыжку, а другую на плечо. Однако эти предосторожности были излишними, потому что Тень тотчас затих, стоило ему услышать мамин голос.

– Мэри? – спросил он срывающимся шепотом.

– Да, милый.

– Анна?

– Я здесь. Лежи спокойно.

– Мои глаза…

– Распухли, только и всего, – успокоила его мама. – Не волнуйся. Все будет хорошо.

– Кто меня держит?

– Это я, – хмуро проговорил папа. – Мэри занимается твоей ногой.

– Отпустите меня, – попросил Тень, и папа, как ни странно, послушался.

Мама вдела в иголку шелковую нитку, и меня начало мутить, едва я представила, как этот блестящий кусочек серебра будет протыкать кожу Тени.

– Сейчас лежи тихо, – ласково проговорила мама и, подержав иголку и нитку в виски, начала сшивать края раны аккуратными стежками, словно подшивала папину рубашку.

Глотая слезы, я держала Тень за руку. На лбу у него выступили крупные капли пота, и я вытирала их, не понимая, как он, ни разу не застонав, терпит такую боль.

В комнате было очень тихо, и слышалось только, как поскрипывает нитка, проходя сквозь кожу, как шипит керосиновая лампа и тяжело дышит Тень. Он был очень бледный. И сердце у него билось так, что я боялась, как бы он не умер.

Я посмотрела на маму. Лицо у нее было серьезное и спокойное, в серых глазах не мелькала и тень сомнения. И я тоже сразу успокоилась. Если кто-то и мог спасти Тень от смерти, то это была моя мама. Она умела творить чудеса! Маленькой девочкой я часто приносила домой покалеченных животных, и не было случая, чтобы она с ними не справилась.

Потом я перевела взгляд на папу, который стоял рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь, и я в который раз поняла, что крепко люблю их обоих.

У меня заныло сердце, когда я подумала, что буду редко их видеть, когда выйду замуж за Тень, и слезы закипели у меня на глазах. Как бы я ни любила их, Тень я любила сильнее.

Мне показалось, что прошло несколько часов, когда мама отложила иголку. Наклонив голову набок, она внимательно осмотрела свою работу и одобрительно кивнула головой. С самым страшным было покончено, и мама принялась отмывать засохшую кровь с лица и тела Тени.

Он непроизвольно дергался каждый раз, когда она прикасалась к нему, потому что весь был в порезах и царапинах. Не знаю, сколько прошло времени, но, в конце концов, она отложила тряпку и намазала его какой-то мазью. Потом укрыла его простыней.