Безрассудный наследник
Шрифт:
Мой двадцатиоднолетний брат Джио, такой же безжалостный и хладнокровный, как и наш отец, как и все мужчины в преступном мире, также был пленником. Его испортили и извратили, внушили мысль о мафии, и теперь он стал таким, каков он есть. Но даже та жизнь, которую он вел, те правила и ожидания, что были в его жизни, не сделали его злым. Не по-настоящему. Не сейчас.
— Passerotta.
Воробушек.
Так меня прозвали мама и брат, когда я была еще ребенком, потому что говорили, будто я
Голос матери был мягким, спокойным, и в этом единственном слове я услышала нотку сочувствия. Хотя знала, что она, скорее всего, не хотела для меня такой жизни, она не говорила об обратном. Мой отец сформировал из моей матери ту женщину, которая стояла передо мной: немногословная, глаза всегда устремлены в пол, когда он находится в комнате, ее внешний вид всегда безупречен.
Я удивлялась, как она могла найти хоть какое-то счастье.
Я знала — он бил ее, когда злился, когда она не делала то, что он говорил, когда он не был достаточно счастлив… чем угодно.
— Mamma, — задохнулась я и закрыла рот рукой, отказываясь плакать, хотя глаза слезились. Я была взрослой, восемнадцатилетней женщиной, которая плакала и торопилась к матери за утешением. И мне не было стыдно за это.
— Пойдем, дорогая, — мягко сказала она и протянула мне руку.
Я вложила свою ладонь в ее и позволила увести меня по коридору, за угол, и следовала за ней, пока мы спускались по лестнице. Она привела меня в сад — место, где, как я знала, она находила свое уединение, где чувствовала себя в безопасности и свободной.
Я почувствовала навернувшиеся слезы, сидя на кованой скамейке и глядя на цветущие розы. Сады были тщательно ухожены, в основном рабочими, которые ежедневно приезжали сюда, и следили за ними, словно это была какая-то религия, но мою маму тоже можно было встретить здесь в свободное время.
— Mamma, — снова прошептала я ее имя и почувствовала ее руку, накрывшую мою, лежавшую на коленях. Сидя рядом с мамой, я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Я чувствовала себя такой же беззащитной, как и она. — Он — Братва.
Мама знала это, но я повторила, как будто это что-то изменит, изменит мою судьбу.
Она промолчала, но ее молчание само по себе успокаивало.
— А Джио знает? Клаудия?
В конце концов они узнают, скорее раньше, чем позже.
— Джио сообщили, — она придвинулась ко мне. — Он был недоволен решением твоего отца, но ничего не поделаешь. Договор уже заключен.
Договор уже заключен.
Я посмотрела на свою очень традиционную итальянскую маму и подождала, пока она взглянет на меня. Я уставилась в ее кристально-голубые глаза, точно такого же оттенка, как и мои. Это было единственное, что мы все трое унаследовали от нее. Если она была белокурой и светлокожей, то я, брат и сестра взяли пример с темной сицилийской стороны моего отца: у нас оливковый цвет кожи и черные волосы.
— В жизни нам приходится идти на жертвы, —
Я выросла, зная, что русская мафия — это враг, представляющий собой опасную и жестокую организацию, в которой, по словам моего отца, полно дикарей.
Она провела большим пальцем по моей щеке и опустила руку обратно на колени, бросая взгляд на сады. Я сделала то же самое.
— Амара, — тихо произнесла она мое имя, и у меня сжалось горло.
Я знала этот тон. Она говорила так, когда все было потеряно, когда ничего нельзя было сделать, лишь подчиниться.
Я закрыла глаза и почувствовала, как по щекам потекли слезы. Я знала, что мужчина, за которого я выйду замуж, будет жестоким. Он будет таким же, как мой отец… будет таким же, как все мужчины в нашем мире. И я ничего не могла поделать. Бежать было невозможно. Со мной постоянно находилась охрана — отец принял эту меру, потому что были люди, плохие люди, как он, которые использовали бы меня, чтобы добраться до него. У меня не было ни денег, ни настоящих друзей, к которым можно было бы обратиться за помощью. У меня не было ничего, кроме того, что находилось в доме за моей спиной.
И вот я здесь, осознавая, что моя жизнь находится в руках других людей, понимая, что у меня нет иного выбора, кроме как согласиться и надеяться на лучшее.
Потому что, как только я скажу Николаю Петрову «да», то стану лишь сосудом для его развратных действий и детей, которых он заставит меня рожать для него.
Глава 2
Николай
Свет был несносным, музыка слишком громкой. А люди, толкающиеся друг с другом, напомнили мне скот. От них разило перегаром, они были потными, и я с отвращением кривил губы.
Я шел за своим старшим братом Дмитрием через танцпол, тела расступались перед нами, пальцы дергались, потому что я думал только о том, как бы достать пистолет и пристрелить очередного пьяного придурка, который ударит меня локтем.
Наконец мы добрались до подсобки, и, как только за мной закрылась дверь, я прислонился к ней, скрестив руки на груди, кожаная куртка натянулась на груди, а рука оказалась рядом с пистолетом, засунутым в кобуру на боку.
Дмитрий молчал последние двадцать минут, с тех пор как мы узнали, что у нас под носом завелся чертов предатель. Я чувствовал, как от него исходит напряжение и агрессия.
Мой брат подошел к обшарпанному деревянному столу напротив двери, на одной стороне которого лежала стопка бумаг, а остальные были разбросаны по поверхности. Серый, старый, как чёрт, стул за ним был придвинут к стене, большое чёрное пятно и три дырки на спинке — невероятное воспоминание, которое заставило меня ухмыльнуться тому, как оно туда попало.
Из-за меня. Из-за того, что я пристрелил ублюдка, который сидел в нем в прошлом году. Этот пидарас вел нашу бухгалтерию и наживался на нас.