Безумец и его сыновья
Шрифт:
Полез Алешка за пазуху и вытащил краюху хлеба:
— Вот за что готовы отдать сокровища. Видывал я — и душу за это отдавали без жалости!
Все радостно кинулись к бочонку, поддакивая вслед за плутом:
— Правда твоя! Нет ничего дороже того, что носишь ты за пазухой!
И полилось пиво в истосковавшиеся глотки.
Монаху в глубокую яму тюремщики бросили заплесневелый сухарь. Один сказал другому:
— Посмотрим, как вопьется в него. Будет грызть цинготными зубами, выпадут и последние.
Монах к подачке не притронулся.
Тогда сказал один охранник
— Никак оставил бренный мир монашек и воспарил, как грозился? Не может быть такого, чтоб не набросился на еду. Пошевели-ка его палкой!
Опустили в яму палку и ткнули сидящего.
Из темноты, из тюремного смрада ответил яростно:
— Коли хлебом единым питался бы человек, возликовал бы Рогатый!
Ему кричали сверху:
— Жри — не ровен час, подохнешь!
Был непреклонен упрямец:
— Жив, жив иным человече!
Пока сидел праведник, Алешка-плут все колесом ходил! Был он уже ражим мужиком, и хоть волосы и курчавились, проглядывала уже на голове лысина, прятал он улыбку в рыжие усы, хмельные глаза его на все глядели с прищуром.
Прибыв в один город, удивился пройдоха песням да пляскам. И спрашивал кабацких завсегдатаев:
— Что у вас за веселье играется? Как ни иду по улицам, слышу частушки, как ни пройду площадь — заливаются гармоники!
Ему ответили:
— Ты что, не знаешь о том, что сама наша власть наказывает? Решено повсюду высушить слезы, хватит, наплакались! Идем к новой жизни с прибаутками, с песнями!
И правда — плясали повсюду обыватели. Оркестры по улицам нажаривали польку-бабочку, во всех дворах заливались гармоники, повсюду постукивали умельцы деревянными ложками, распевали во все горло частушки, присказки да приговорки голосили, повизгивали румяные девки:
— Пятилеточка не веточка, Нельзя ее сломать. Мы за эту пятилеточку Готовы воевать.Вторили девкам приодетые, причесанные мужики:
— С неба звездочка упала, С высоты на самый низ. Мой товарищ — агитатор, Я — партейный коммунист!Заливались хоры по тупикам и проулочкам:
— Говорят, в колхозе худо, А в колхозе — хорошо. Нынче выдали полпуда, А потом дадут еще.Сам комиссар, местная власть, покрикивал, разъезжая повсюду:
— Давай, поспешай, ребятушки! Славим дружно новую жизнь, поем поприветливей, чтоб отсюда докатилось до самой Москвы наше молодечество! — И приказывал чаще ударять в ложки, бойчее поддавать гармоникам и балалайкам. Жители старались — и старухи дедам помогали, подхватывая:
— Мой миленок — коммунист, А я коммунарочка. Поглядите-ка на нас, Хорошая мы парочка!Увидел плут, как хоронили
Приплясывал и пройдоха:
— На что была на Руси удивительна прежняя жизнь, но такого и при царе не удумали — провожать покойничков под балалайки. Ай да Веселия — неужто до нее добрался?
Загулял и он нешуточно. Когда говорили ему, чтоб попридержал свой язык, отвечал со смехом:
— Где это видано, чтоб крутили чекисты руки у пьяного гуляки? Где видано, чтоб пьянчужке вырвали язык за его брехню? Бойтесь вы, сторонящиеся гулящих людей! Страшитесь вы, шарахающиеся от кабаков — они же место безопасное на Руси. Что возьмешь с бесштанного теребня — веселье на душе его, и забывает о грешной землице, все по небу перебирает ногами. Кто же с таким гулякой схватится? Всплакнет он лишь оттого, что опустел штофик, разбилась бутыль — об этом лишь и печалится! Любят у нас беспорточных гуляк — лишь их языки и развязаны. Не опора ли новой власти кабацкие гуляки? Проживет разве без них Веселия?
И напевал при этом, подмигивая:
— Калина — малина. Нет штанов у Сталина. Есть штаны у Рыкова, И те Петра Великого.От него шарахались как от чумы. Лишь кабацкие завсегдатаи, беззубые бабы и мужички со сливовыми носами, подпевали и пускались в пляс. Был в кабаках дым коромыслом, сюда соглядатаи не заглядывали, здесь и так с утра до ночи шло веселье. Твердил плут, будоража спившихся людишек, прислушиваясь к песням по дороге на кладбище:
— Люба, люба мне Веселия!
Некий агитатор на площади собрал под знаменами толпу. Рассказывал он открывшим рты про заводы, которые такими строятся, что в начале недели можно войти и лишь к воскресенью достичь конца их! И захлебывался про железных чудищ, которые по земле ползут, подобно гусеницам, и каждое заменяет сто коней, тащит за собой преогромный плуг, за раз вспахивая целое поле! Поведал также про чудо-корабль — снарядом выпускает его пушка величиной с дом и несется тот снаряд за сто верст. Всякий раз агитатор прибавлял: «Вот какое чудо дивное нами делается! Чем мы нынче не удивительная страна?»
Плут, затесавшись в толпу, подначивал:
— У нас на Руси и собаки горчицу лижут!
Один не выдержал:
— Врешь, сукин сын, пьяная твоя рожа, надсмехаешься! Про пушки с заводами я слыхивал, а вот чтоб собаки горчицу жрали, не было такого никогда. Брешешь, язык распускаешь!
Плут поймал тут же дворняжку, вытащил горчицы, да и намазал ей под хвостом. Та закрутилась и принялась слизывать, плут же приговаривал:
— Жаль, нет под рукой перчика — поглядели бы, как собаки и перец нынче пробуют!