Безумие на двоих
Шрифт:
– Мы это так просто не оставим! Правда, Андрей?
Тем временем, брызжет слюной Евгения Сергеевна, больше не напоминая сдержанную ледяную леди, которой она была в начале ужина. Безуспешно пытается оттереть едва различимые пятна крови на рубашке у Ильи и смотрит попеременно то на сына, то на мужа в поисках поддержки.
– Не лезьте. Сам разберусь.
Небрежно отмахивается от нее Латыпов-младший и прощается сначала со мной, вскользь мазнув губами по щеке, а затем и с моими родителями. Разбрызгивает вокруг шлейф неудовольствия и оскорбленного достоинства
– Еще раз извините.
Бормочу напоследок в спину Андрея Вениаминовича и его супруги и трусливо ретируюсь, сбрасывая туфли в прихожей. Сдавливаю пальцами виски, стараясь отогнать пробуждающуюся мигрень, и направляюсь в кухню, щелкая кнопкой чайника.
Бытовые хлопоты позволяют ненадолго отодвинуть крутящиеся в мозгу мысли и переключиться на простые механические движения. Достать зеленый чай из верхнего шкафчика. Окатить заварочник кипятком. Выложить симметрично на черной тарелке безе и зефир по кругу.
– Александра!
И, хоть я и успеваю совладать с хаосом эмоций внутри, требовательное обращение все равно застает меня врасплох. Заставляет звякнуть чашкой о блюдце и замереть, поправляя сползающую маску невозмутимости.
– Да?
– Матвей тебя не обидел? Там. Наверху?
Усевшись во главе стола, с неподдельной заботой интересуется Сергей Федорович. Только мне в его вопросе отчего-то слышится совсем другое.
Сводный брат к тебе не приставал?
– Нет, все в порядке.
Отрицательно качаю головой и, расставив перед родителями посуду, занимаю место напротив отчима. Намеренно увеличиваю дистанцию между нами, выстраивая заградительные барьеры и возводя неприступную плотину до небес.
Не хочу обсуждать то, что случилось в спальне Мота. Я просто-напросто к этому не готова.
– Нет, и наглости хватило, а! Приперся без спроса, перед людьми меня опозорил.
Расстегивая несколько пуговиц подаренной нами на двадцать третье февраля серо-стальной рубашки, возмущается Сергей Федорович. Я же вжимаю голову в плечи и прячу нос в чашке, вылавливая оттуда плавающие чаинки. Вздрогнув от резкого тона, я отказываюсь поддерживать не слишком приятную беседу и упорно храню молчание, в отличие от вклинивающейся в разговор мамы.
– Сашенька, детка. Ты же не собираешься давать брату неоправданных шансов?
– Нет.
Запнувшись, я выдаю то, что от меня требуется, и, по-прежнему, не отрывая взгляда от остывшего напитка, сильнее вцепляюсь в чайную ложку. Сглатываю осевшую на нёбе досаду и совершенно некстати думаю Матвее. Витиеватых символах татуировки, смысл которых я не разобрала. Стальном блеске раскладывающих на атомы и выносящих приговор глаз. Выпирающих венах на сильных руках.
Бред.
– Сережа, мне кажется, тебе необходимо поговорить с сыном. Объяснить ему, что он не может делать все, что ему заблагорассудится, и вести себя так… как он ведет.
Резюмирует итог дня мама и, допив свой чай, поднимается из-за стола.
– Александра. Ты же не забыла о том, что мне обещала?
Хрясь.
Нежное безе с глухим хрустом крошится под моими пальцами и осыпается белесой пылью на золотистую скатерть. Длинная муторная промывка мозгов и очередная порция нотаций – последнее, в чем я сейчас нуждаюсь.
– Не забыла.
Отвечаю, отчетливо скрипя зубами, и резвой ланью несусь складывать грязную посуду в посудомоечную машину. Быстро справляюсь с этим нехитрым занятием и также стремительно взмываю к себе наверх, пропуская мимо ушей несомненно убедительные доводы и аргументы в исполнении Сергея Федоровича. Чтобы наутро вскочить раньше его пробуждения и скакать вокруг мамы, словно цирковая обезьянка, с просьбой подкинуть меня на пары.
Полгода назад она сдала на права с десятой попытки и теперь вполне недурно управляет компактным Фольксвагеном Жук молочного цвета. Регулярно бывает в автосервисе и даже немного разбирается в марках моторных масел.
– Спасибо, мамуль! Ты – лучшая.
Под ее неусыпным контролем я пристегиваю ремень безопасности и отправляю в рот соленый крекер, призванный заменить мне завтрак из овсяных хлопьев. Отхлебываю из термокружки черный бодрящей кофе без сливок с ложкой сахара и клятвенно божусь, что не разолью ни капли на новенькие светло-бежевые чехлы с аккуратными черными ромбиками сбоку.
Недолго смотрю в окно, провожая очертания остающегося позади дома, и наполняю легкие кислородом, выискивая внутри себя храбрость.
– Мам, вот Сергей Федорович. Он же неидеальный. Как вы с ним ладите?
– У всех свои тараканы.
Спокойно пожимает плечами мама, как будто втолковывает мне что-то само собой разумеющееся, и не отвлекается от дороги, пристально следя за запрещающими знаками и за перемещением других транспортных средств. Ну, а я, наконец, озвучиваю то, чему не могу найти объяснения уже давно.
– А ты не боишься, если однажды ты с ними не уживешься? Свою бывшую жену он бросил, когда она попала в больницу. Не думаешь, что Зимин может поступить с тобой так же?
Выпаливаю это все без запинки и крепко зажмуриваюсь, напрасно опасаясь неодобрения и жесткой отповеди. У мамы на все находится логичный ответ и океан безграничного терпения.
– Марина Марковна – мудрая женщина. Она не хотела быть обузой Сергею и со спокойным сердцем его отпустила. Это правильный ход вещей, Саша.
Выслушав ее точку зрения, я довольствуюсь маминой безмятежностью и закидываю ее вопросами о грядущем собеседовании. Спустя три года она решила, что больше не может скучать дома, и наотрез отказалась работать в фирме под руководством Сергея Федоровича. Разослала резюме в двадцатку компаний и прыгала, как девочка, получив несколько приглашений от федеральных сетей продуктовых гипермаркетов.