Безумие толпы
Шрифт:
– Она подавилась бутербродом с арахисовым маслом, – сказал Жан Ги. – Это и есть причина ее смерти. Тут так и сказано. Кровотечение вызвано именно этим. А не…
Он чувствовал, как холодеют его руки и ноги, словно он все время находился на тонком льду. И теперь лед треснул.
Он пытался взять себя в руки. Создать впечатление, что все в порядке.
Ca va bien aller.
Но его одолевала мысль о том, что если такое могло случиться с Полом Робинсоном, любящим отцом, то это может случиться с… кем угодно.
– Состояние ребенка
– Может, это сделала сиделка! – Бовуар резко возвысил голос, хотя сердце его упало. – Кто-то, не знавший особенностей девочки.
– В заключении написано, что при этом присутствовал только ее отец, – произнесла доктор Харрис.
Арман перевел взгляд с нее на Бовуара. Он знал, как проявляет себя страх. Не раз видел, как действует страх на молодых агентов. Да и на опытных детективов, когда те готовятся к особенно опасной операции.
Теперь такой страх он видел в своем зяте. И знал, откуда берется этот страх.
– Мне кажется, отец Марии задушил ее, возможно подушкой, а бутерброд засунул ей в горло уже после смерти, – сказала коронер.
– Non. Non. – Жан Ги замотал головой. – Ни один отец не сделал бы этого.
И вот оно.
– Большинство не сделало бы, – сказал Арман. «Ты бы не сделал».
Это было его кошмаром. Худшим из страхов. Не то, что умрет его ребенок, а то, что он каким-то образом будет причиной этого. Даже, спаси господи, исполнителем. В мгновение безумия.
– Мы сталкивались с этим прежде… – начала Изабель.
– Да, – оборвал ее Жан Ги.
Ему не хотелось вспоминать о тех ужасах, которые они видели в жизни. О том, что случается, когда человеческая природа дичает и становится природой зверя.
Да, они расследовали случаи, когда родители убивали своего ребенка, хотя чаще происходило наоборот.
– Давайте остановимся на этом, – предложил Арман. – Спасибо, что приехали к нам, Шарон, и показали нам, что могло случиться.
– Вы сами увидели это в заключении, – сказала доктор Харрис, вставая. – Петехии. Вот почему вы прислали мне все три документа.
– Да. Но как вы сказали, дело давнее. Доказать факт убийства невозможно.
– Не могу себе представить, как это может быть связано с убийством Деборы Шнайдер в новогоднюю ночь, – произнесла коронер, снимая со спинки стула свою куртку.
– И я тоже, – признался Гамаш. – Мы собираем кусочки пазла. Большинство фрагментов не от этой картинки.
– Возможно, вы правы, – сказала Бовуару доктор Харрис. – Может быть, это несчастный случай, а вовсе не убийство. Но доказать ни то ни другое нельзя, и, пожалуй, на этом стоит поставить точку.
– Excusez-moi [111] .
Не дожидаясь, что его извинят, Бовуар надел куртку и вышел.
–
Он держал на коленях Идолу и читал ей вслух. «Файненшл таймс».
– Да. Мне просто нужно…
Он протянул руки, и Стивен, немного удивленный, передал ребенка отцу.
Жан Ги чувствовал дыхание Идолы на своей шее, ощущал, как ее податливое тельце прижимается к нему. И он знал, что никогда, никогда не сможет причинить ей вреда.
111
Извините меня (фр.).
Да что тут говорить – он оградит ее от любого, кто попытается сделать это.
Вот о чем он забыл. На одно ужасное мгновение. Что он готов умереть, защищая любого из своих детей. Более того, готов убить за них.
Так что же случилось с Полом Робинсоном?
Жан Ги понес дочку в кабинет, сел за стол перед ноутбуком. Набрал «Пол Робинсон» в поисковой строке. Информации было маловато. Но он увидел фотографию с конференции, на которую пригласили профессора.
Мужчина средних лет. Стройный, в очках, с галстуком-бабочкой. Седеющие волосы, немного странный взгляд.
Он стоял перед стойкой со стендовым докладом и улыбался в камеру. Вид у него был глуповатый.
Неужели Пол Робинсон в этот момент составлял план убийства дочери?
Мария. Любимая. Уязвимая. Аве Мария. Благодатная Мария.
Но у него была и другая дочь. Эбби для Марии.
Умная. Даже блестящая. Во многом так похожая на отца.
Эбби Мария. Соединившиеся сестры. Нет, они не срослись сухожилиями или артерией. У них не было общего органа – был один отец и одна судьба на двоих. Это связало их навсегда.
Он посмотрел на Идолу, и когда их глаза встретились, она рассмеялась.
Ее лицо больше не говорило «синдром Дауна».
Оно говорило «дочка».
Жан Ги вышел из дому и увидел тестя – тот стоял на дальнем берегу замерзшего пруда. Смотрел, как играют дети.
Арман поднял голову, и они встретились взглядами. Гамаш стоял здесь уже некоторое время, ждал. Терпеливо. На морозе. Ждал Жана Ги.
Они молча шли под ярким солнцем вверх по склону в оберж. Мимо церкви. Мимо Нового леса. Мимо скамьи.
«Храбрый человек в храброй стране».
Коробка стояла на заднем сиденье машины Рейн-Мари, и от дома Энид Гортон оставалось немногим более полумили, когда она сбросила скорость. Остановилась. Развернулась. И поехала назад.
Она затормозила у гостиницы, вошла внутрь и увидела Ханию – женщина стояла перед окном и, обхватив себя руками, смотрела на заснеженную землю.
Не поворачиваясь, Хания сказала:
– Все такое белое. Холодное. И кажется мертвым. Не понимаю, почему люди здесь живут.