Безумие толпы
Шрифт:
Почетный ректор привела их в солярий. На обивке дивана и кресел свежо смотрелись растительные принты. Гамаш сразу же оценил эту комнату, три стены которой представляли собой сплошные окна: в солнечный день здесь было бы превосходно.
Но сегодня, в отсутствие тепла и света, казалось, что темные стеклянные панели окон сделаны изо льда.
Доктор Жильбер сел рядом с почетным ректором Роберж на диван, а Эбигейл Робинсон расположилась в одном из кресел.
Бовуар жестом показал агентам, что они должны находиться за дверью, в гостиной. Оставаться невидимыми, но в случае
Арман разглядывал почетного ректора. Женщину, которую он уважал, которой восхищался и веру к которой потерял.
Она выдержала его внимательный взгляд.
– Какую роль играли вы во всем этом? – спросил он, переходя сразу к делу.
– В этом? – В ее голосе звучало чуть ли не изумление. – В чем в «этом», Арман?
Едва успев произнести эти слова, она спохватилась. Досадная ошибка, нельзя вести себя так по-детски. Хуже того, она отдала ведущую роль Гамашу, тогда как он предлагал ей шанс самой очертить ход событий.
– Заговор, мадам почетный ректор, с целью остановить профессора Робинсон, а если понадобится, то и убить.
– Это ложь! – вспылила Колетт Роберж.
– Что? – почти со смехом воскликнула Эбигейл. Потом, взглянув на серьезное лицо Гамаша, она обратилась к Колетт: – О чем это он говорит?
– Ни о чем. У него провалы с логикой. Он рассматривает ложные корреляции.
– Он говорит, – сказал Бовуар, – что ваша прежняя наставница, ваш друг, участвовала в заговоре с целью убить вас.
– Это невозможно, – пробормотала Эбигейл, хотя теперь в ее тоне слышалось сомнение. – Верно?
Винсент прикоснулся к руке Колетт. Призывая ее к молчанию? Нет, Гамаш так не думал. Это было дружеское движение. Жест поддержки и утешения.
Колетт отрицательно покачала головой:
– Я хотела только одного: переубедить тебя. Я пыталась отговорить тебя от дальнейшего проведения твоей кампании.
– Ничего подобного вы не делали, – возразила Эбигейл. – Я послала вам черновик своей рукописи, и вы поблагодарили меня. Вы организовали лекцию. Вы ни разу не сказали, что не согласны со мной. Вы пригласили меня сюда. Сказали, что я смогу познакомиться с доктором Жильбером.
– Вы поэтому и приехали в Квебек? – спросил Гамаш. – Не для того, чтобы увидеть Рут Зардо, и даже не для встречи с почетным ректором Роберж, а с целью познакомиться с Винсентом Жильбером?
Эбигейл Робинсон кивнула после некоторой паузы:
– Я хотела, чтобы он публично одобрил мою работу. Королевская комиссия прислушалась бы к нему.
– И почему вы решили, что он одобрит вашу работу? – поинтересовался Гамаш.
– Потому что Колетт показала ему мое исследование и он ничего не стал опровергать. У него репутация безжалостно откровенного человека, и я решила, что он… то есть вы согласны со мной. – Она взглянула на Жильбера, однако тот опустил глаза. – И я приехала сюда познакомиться с вами. Попросить вас о помощи. – Она повернулась к своей бывшей наставнице. – Неужели вы и в самом деле собирались меня убить, Колетт?
– Нет. Мы планировали отговорить
– Убить меня?
– Остановить вас, – нарушил молчание Жильбер. – Королевская комиссия была права, отказавшись слушать доклад. Даже если ваши расчеты точны, они неправильны. Существуют человеческие факторы.
– И это говорите вы? Мне? – резко бросила Эбигейл. Она усмехнулась, глядя на него. – Вы смеете говорить мне о том, что правильно, а что неправильно? О человеческих факторах?
Гамаш наблюдал за ними с пристальным интересом, борясь с искушением вмешаться в их диалог. Задать свой вопрос. Но он снова заставил себя промолчать, решив просто следить за дальнейшим ходом событий.
– И еще как смею! – Жильбер подался в ее сторону. – Я был на этой вашей лекции. Вы с вашей фирменной смесью фактов и страхов довели слушателей до исступления. Словно продавец шарлатанского снадобья на рынке, вы пытались всучить доверчивым людям этот ваш яд. Сначала вы их напугали, а потом предложили вашу фальшивую надежду. Отвратительно. Но это работает. А теперь политики, которые хорошо знают силу страха, оптом закупили вашу отраву.
– Вы читаете мне проповедь о нравственности и планируете мое убийство? – Эбигейл перевела взгляд с Жильбера на Колетт.
– Нет, – сказал Жильбер. – Она понятия не имела, что у меня на уме. Да я и сам не знал, пока не услышал вас в университете. Колетт там не было. Короткие ролики по телевизору или в социальных сетях не могут передать атмосферу, которая царила в зале. Я видел, что вы делаете. Я видел ваше лицо, когда начали скандировать ваши последователи. Вы не торжествовали, а излучали самодовольство. Вы точно знали, что творите. И я понял, что остановить вас невозможно.
Жильбер забыл упомянуть, что на его глазах Эдуард Тардиф поднял пистолет и прицелился в Эбигейл Робинсон, а он ему никак не помешал.
То была первая попытка Жильбера уничтожить Эбигейл Робинсон. Может быть, с точки зрения закона он не был убийцей, но высший суд непременно признал бы его таковым.
Профессор с широко раскрытыми глазами следила за его логическими построениями, его шагами, свидетельскими показаниями и наконец пришла к единственно возможному заключению:
– Вы убили Дебби.
– Нет.
– Да. Вы убили ее, думая, что она – это я.
– Нет. Я ее не убивал. Я не настолько глуп.
Все понимали, насколько неубедительна такая защита.
Гамаш шевельнулся на стуле, и все взгляды устремились на него.
Подошло время задать заготовленный вопрос.
После разговора с Эдуардом Тардифом Изабель вернулась в подвальный оперативный штаб.
Подошло время обеда, и голод давал о себе знать; аппетит разыгрался, когда она шла по залу ресторана, где витал густой житейский запах зимней квебекской кухни. Супы и соусы, рагу и пироги, сытные и сладкие.