Безумие толпы

Пенни Луиза

– Неужели?

– Не может быть.

– Но что она здесь делает?

– Бог ты мой, она великолепна, – прошептала Рейн-Мари.

Она и в самом деле была великолепна. Хания Дауд, героиня Судана, стояла на широкой лестнице. Стояла, высоко подняв голову, выставив вперед подбородок, облаченная в роскошную золотистую с розовым абайю и хиджаб.

От нее словно исходил свет.

Рейн-Мари впервые видела Ханию Дауд. После разговоров с Арманом и друзьями, под впечатлением не слишком лестного описания гостьи, Рейн-Мари

предполагала увидеть куда более мрачную фигуру. И уж определенно не такую заметную.

А теперь перед ней была женщина, которая, казалось, не имела возраста. Властная натура, которая подчинила себе находящихся в комнате, даже не успев в нее войти.

Если это сломленная женщина, подумала Рейн-Мари, то какой же она была прежде?

* * *

– Я скоро туда собираюсь, – сказала Мирна несколько минут спустя, глядя на Ханию.

Та в окружении поклонников стояла у рождественской елки в другом углу гостиной.

– Зачем? – спросил Жан Ги.

Он с Идолой уже присоединился к гостям. Девочка была наряжена в комбинезон с маленькими ушками и хвостиком – «под бурундучка».

Оливье взял ее на руки, принялся баюкать, а когда к ребенку потянулся Габри, отвернулся:

– Мое.

Родители подталкивали детей к мадам Дауд, чтобы спустя много лет они могли рассказывать своим детям, что встречались со святой.

Ее фотографировали. Хания с каменным лицом смотрела в объективы телефонных камер.

Одна маленькая девочка отбежала от елки к матери, стоявшей неподалеку от компании Гамашей и их друзей, и спросила:

– А у всех святых шрамы?

– Я могу тебе ответить, – сказал ей пожилой человек, подходя к Гамашам.

– Привет, Винсент, – с улыбкой произнесла Рейн-Мари и расцеловалась со стариком в обе щеки. Потом она повернулась к Стивену. – Вы, кажется, не знакомы. Это доктор Винсент Жильбер, – представила его она. – А это Стивен Горовиц.

– А-а-а, – заулыбался Стивен, – святой идиот.

– Это я, – согласился Жильбер, обмениваясь рукопожатиями со Стивеном. – А вы неудавшийся миллиардер.

– Что вы, я теперь живу с моим крестником и его семьей. Не могу сказать, что это такая уж неудача.

Жильбер рассмеялся:

– Приятная компания.

Его глаза обшарили комнату.

Ищет кого-то, подумал Арман.

Мирна отхлебнула пунша и сказала:

– Я, пожалуй, сейчас этим и займусь, пока у нее окончательно не испортилось настроение. Жаль, что она не пьет.

– Чем займетесь? – спросил Винсент Жильбер.

– Принесением извинений. – Она повернулась к Рейн-Мари. – Я представлю тебя ей. Клара?

– Что?

– Давай-давай, сама знаешь что.

– Ах да. – Клара допила свой пунш, передала стакан Анни. – Если мы не вернемся, знайте: я всех вас любила.

– И я тогда смогу взять портрет Рут? – спросил Габри.

– Нет, его возьму я, – возразила Рут. – Единственный портрет, про который

не скажешь, что это такое же дерьмо, как все остальное.

– Вот вам и вся любовь, – сказала Мирна, и женщины двинулись через гостиную.

– Так это и есть знаменитая суданская героиня… – протянул доктор Жильбер, занимая место Рейн-Мари рядом с Арманом. – Я слышал, что она может здесь появиться.

Святой идиот смотрел на Ханию с любопытством и нескрываемой неприязнью.

Поскольку доктор Винсент Жильбер много лет провел не только в лесу, но и в скорлупе своего раздутого эго, он ожидал, что в любом собрании будет центром притяжения, вызывающим изумление и священный трепет.

– Она моложе, чем я думал.

– Ей двадцать три, – сказал Арман. – Мадам Дауд, когда ей было одиннадцать лет, похитили и продали в рабство.

– Oui. Ужасная история.

Гамаш вспомнил, почему этого человека называли святым идиотом. Отчасти он определенно был святым, но каждый, кто был знаком с ним лично, имел возможность убедиться, что если его медицинские исследования и улучшили качество человеческой жизни, то сам он людей не любил.

– Никак не предполагал, что увижу героиню Судана в темной дыре Квебека, – сказал Жильбер. – Что она здесь делает?

– Приехала в гости к Мирне.

– Разве это ответ на мой вопрос?

– Полагаю, да.

Винсенту Жильберу давно перевалило за семьдесят. Невысокий, жилистый, с морщинистой задубевшей кожей, он выглядел на свой возраст и даже чуточку старше из-за отшельнической жизни в гуще леса.

– Обычно вы выражаетесь яснее, Арман. Я вот думаю: не повлияло ли на вас вчерашнее происшествие?

Несмотря на язвительность этих слов, Винсент Жильбер говорил мягким тоном, словно приглашая Гамаша рассказать, что случилось, если у того будет желание. Время от времени, подумал Арман, святая часть демонстрирует добрые намерения.

Но тут ему пришло в голову другое. Может быть, Винсент Жильбер не хочет его слушать, а сам желает высказаться о событиях в университете?

– Вы знакомы с Эбигейл Робинсон, Винсент?

– Мне известна только ее репутация. Я читал ее исследования.

– И?..

– И ничего. Я врач, а она статистик.

– Тогда зачем вы читали ее работы?

– Я устал от статей о компосте. Любопытно: я таки выяснил, что ее последнее исследование позволяет получать хорошее удобрение. Excusez-moi, Арман. Марк!

* * *

Рейн-Мари долго боролась с собой, но в конечном счете вынуждена была признать, что с мадам Дауд очень трудно общаться.

Она изо всех сил пыталась изобразить сочувствие, пока Хания с непроницаемым лицом выслушивала извинения Клары. Не помогло и то, что извинения Мирны были встречены молчанием. А теперь в эту бездну Клара изливала поток слов, звучавших все менее искренне. И наверное, произносила их и впрямь не от души.