Безумие толпы
Шрифт:
– Я ему сочувствую, но факт остается фактом: ваш клиент устроил стрельбу в переполненном зале. Слава богу, пули прошли мимо – не задели ни профессора, ни старшего инспектора Surete.
– Да, он должен отвечать за содеянное, – согласилась адвокат. (Тардиф сидел молча, слушал.) – Но он в это время был в невменяемом состоянии.
– Симон ничего не знал, – повторил Тардиф.
– Ваш сын прошлым вечером находился в гостинице. Обслуживал вечеринку, во время которой убили помощницу профессора
– Правда? – Он посмотрел на Лакост широко раскрытыми глазами. – Но вы же сами не верите, что это сделал Симон.
– С учетом того, что он был вашим пособником при попытке убийства профессора Робинсон, трудно поверить, что не он это сделал.
– Но он же никогда… он не мог. Нет в нем этого. Он сделал только то, о чем я попросил. У него еще вся жизнь впереди. Пожалуйста, бога ради, верьте мне. Отпустите его. Обвините меня в чем угодно, только отпустите мальчика. Не губите его жизнь.
– Боюсь, его жизнь погубила не я.
– Значит, – сказал Бовуар, отрывая взгляд от письма, – вот и доказательство. Винсент Жильбер знал, чем занимается Камерон. Был соучастником.
– Да, – подтвердил Гамаш.
Он вошел в оберж через черный ход, чтобы избежать встречи с Жильбером.
С каждым упоминанием Юэна Камерона очертания существ на стене подвала, казалось, становились все более заметными. Они будто стремились выступить из камня.
Уж не присутствовал ли здесь сам Камерон? Не вызвали ли его из ада?
Гамаш знал, что это игра воображения. И все же…
– Нам нужно еще раз поговорить с доктором Жильбером, – произнес он.
Бовуар поднялся. Давно он с таким нетерпением не ждал допроса.
– Но сначала… – Арман жестом призвал Жана Ги сесть на место. – Я вот что хочу узнать – ты звонил на запад, что тебе удалось выяснить?
– Ах да. Похоже, все они знали о второй дочери – о Марии, – сказал Жан Ги. – Это не было тайной. Отец очень переживал, когда она умерла. Себя винил.
– Почему?
– Девочка подавилась бутербродом с арахисовым маслом. Он сам дал ей этот бутерброд.
Арман протяжно вздохнул. Он представил, как это могло произойти, хотя и пытался прогнать видение. Минуты, в течение которых все случилось; годы, которые за этим последовали.
– Еще я позвонил в офис коронера в Нанаймо.
– Зачем?
– Мне показалось, что в этом семействе слишком много смертей. Сначала мать Эбигейл. Потом сестра. И наконец, отец.
Гамаш нахмурился, задумчиво кивнул:
– Неплохая мысль. И что?
– Пока ничего. Я запросил свидетельства о смерти и результаты вскрытия.
Арман поднялся со стула. Время пришло.
Глава тридцать четвертая
Винсент Жильбер смотрел
Гамаш повернул ключ в скважине, сунул его в карман.
Жан Ги Бовуар сел в кожаное кресло напротив Жильбера, Гамаш занял соседнее.
Холодок пробежал по спине доктора, и он взглянул на камин. Пустой камин, в котором не пылал огонь. Никто не дал себе труда положить в него дров, чтобы можно было его растопить. Камин сейчас представлял собой только черную дыру с пеплом на решетке и со слабым запахом дымка.
Гамаш достал из кармана пиджака листок бумаги и протянул Жильберу.
Тот развернул его, увидел бланк и разжал пальцы. Бумага, так и не прочтенная, упала на кофейный столик. Если бы в камине горел огонь, доктор, возможно, попытался бы бросить письмо туда – там ему было самое место. Хотя он не был уверен, загорится ли оно.
Но камин дышал холодом. Путь к бегству был закрыт. Некуда бежать – не спрячешься ни за блестящей карьерой, ни в совете благотворительной организации, ни даже в чаще леса.
Жильбер на протяжении десятилетий знал, что этот день придет. Тот день, когда его найдут.
Он захаживал в Библиотеку Ослера и потихоньку много лет подряд удалял оттуда все свидетельства сотрудничества с Юэном Камероном. Но к письмам, отправленным пациентам, доступа у него не было. Ему оставалось только надеяться, что пациенты сами их уничтожили. В конечном счете кто будет хранить такую нелепицу?
Но по крайней мере один человек сохранил такое письмо. Он взглянул на имя. Энид Гортон.
Оно ни о чем ему не говорило.
Но эта Энид нашла-таки его. И привела с собой главу отдела по расследованию убийств.
– Вы знали. – Это было все, что сказал Гамаш.
Жильбер кивнул:
– Да. Я знал, что делает Юэн Камерон.
Он мог бы отделаться одним «да». Но должен был произнести все эти слова. Громко заявить о том, в чем даже себе не хотел признаваться.
«Я знал, что делает Юэн Камерон».
– Поделитесь с нами, – предложил Гамаш.
Жан Ги покосился на старшего инспектора. Тут необходимы, думал Бовуар, конкретные вопросы. Те, что припрут Жильбера к стенке. Загонят в ловушку и позволят его арестовать. Тюрьма давно по нему плачет.
Винсент Жильбер убил или попытался убить Эбигейл Робинсон не для того, чтобы спасти других, а чтобы спасти себя. Ведь она могла обнародовать тайну, которую он скрывал всю жизнь. Соучастие в пытках сотен мужчин и женщин. После чего их, искалеченных, с помутненным разумом, отправляли домой. Со счетом за оказанные услуги.