Безумие
Шрифт:
— С утра ко мне приходят массажистка и парикмахер — раз, — начала загибать пальцы Цецилия, — затем я принимаю ванну… После этого по стерео начинается первый сериал — это уже три, да? Потом я ненадолго вылетаю в Комплекс…
— О, так вы, получается, не сидите здесь целый день?
— Ну, разумеется, — пожала она плечами и взяла в рот соломинку. Цецилия пила коктейль очень интересно — не так, как большинство, потягивая понемногу, а едва ли не залпом. Если уж она начинала тянуть напиток — то почти сразу исчезало полстакана.
«Нервы… Все — нервы», — отметил про себя Варковски.
— И вас никто
— Никто. Ну кому я здесь нужна? — кокетливо и вместе с тем недовольно сообщила она.
Эдвард незаметно кивнул. Собственно говоря, он напросился на эту встречу как раз для того, чтобы выяснить, не начали ли вертеться вокруг богатой вдовушки любители легкой наживы, и, если начали, выяснить, что они из себя представляют. Официально считалось, что он находится в отпуске по состоянию здоровья, — практически же Варковски приступил к исполнению своих обязанностей сразу после излечения от лучевой болезни.
— Ну не говорите так! Вы — очаровательная женщина, и наверняка у вас должно найтись немало поклонников…
— Среди этих психов? Знаете, Эдвард… — она покачала осветленной добела головой, — я ни за что не смогу уважать мужчину, побывавшего здесь на лечении. Быть нервными — это наше, женское, право…
— Благодарю, — усмехнулся он.
— Ну что вы… — Цецилия смутилась, словно сказала что-то лишнее. — Я не имела в виду вас!
— Еще раз благодарю… Кстати, у вас отличный коктейль!
— О да!
— А как дела у Синтии?
— Зачем вы спрашиваете? — в лице Цецилии что-то изменилось. Можно было подумать, что она прекратила на миг свою вечную игру и поэтому выглянул ее настоящий возраст.
— Просто так… Я профессионально любопытен — разве вы этого не знали?
— Бедная девочка… — Цецилия нахмурилась. — Она сейчас в закрытой зоне… Не в той, конечно, где содержат буйнопомешанных, но… — она покачала головой.
Эдвард знал все. Для него не было секретом, что сама Цецилия настояла на том, чтобы ее дочь обследовали. Мало того, он догадывался и о причине такого поступка: если девушку признают больной, ее мать на опекунских правах получает в распоряжение весь завещанный ей отцом капитал. Варковски был в курсе еще и потому, что сам принимал в этом деле некоторое участие (Глава Компании тоже предпочитал видеть держателем своих акций кого угодно, только не девочку, свихнувшуюся на идеях пацифизма). После трагедии, разыгравшейся на станции, Синтия стала опасной, и Эдвард заранее знал, какое заключение в конце концов вынесут врачи.
— Жаль, — проговорил он, вновь устремляя взгляд к морю.
— А вот Алан ко мне разок заходил, — неизвестно зачем добавила Цецилия. — Симпатичный молодой человек… Синтия теперь его ненавидит, а мне, право, его жаль.
Варковски прищурился, стараясь понять, не кроется ли за этими словами нечто большее. Вдруг Цецилии пришло в голову приручить этого молодого человека? Но, вспомнив Мейера, он понял, что это предположение просто нелепо, — в худшем случае Цецилия только зря потратит на него время.
— Кстати, — снова заговорила Цецилия, — вы случайно не знаете, каковы условия в закрытой зоне? Я бы не хотела, чтобы моей дочери пришлось страдать…
Варковски снова усмехнулся: вопрос был задал на редкость равнодушным тоном.
— В целом условия там не хуже,
— Подозревают депрессивный психоз, — Цецилия вновь припала к соломинке и не выпускала ее, пока бокал не опустел.
2
В бассейне играли золотые рыбки. Синтия никогда не могла понять, за что их так называли. Эти, например, были пятнистыми — красными с белым…
В последнее время она полюбила общество рыб — слишком неприятными казались ей окружающие люди. Синтия и сама была готова признать, что не любит людей. Это нездорово, но после того, как ей пришлось насмотреться на невероятную массу обмана, грязи и злобы, — как она могла относиться к людям иначе? Рыбы куда приятнее — во всяком случае, они не убивают друг друга почем зря…
— Привет! — раздался вдруг откуда-то сбоку задорный незнакомый голос. — Почему я тебя еще не видел?
Кусты зашевелились, и на песчаную дорожку выпрыгнул парень с длинными взлохмаченными волосами. Он казался ровесником Синтии, если не моложе.
Синтия поморщилась. Ей не хотелось вступать ни в какие разговоры, не говоря уже о том, что его манера разговаривать показалась девушке слишком нескромной.
— Надо же — столь хмурый вид при такой погоде, — хмыкнул он, присаживаясь на корточки возле края бассейна. — Что тут у тебя? Ух ты, какие караси!
— Золотые рыбки, — процедила сквозь зубы Синтия.
— Ну да, разумеется, — подхватил он. — Ты что, не знаешь, что золотые рыбки — это тоже караси, только декоративные? Просто удивительно, что они могу жить в такой жарище… Знаешь, при какой холодине они чувствуют себя лучше всего?
— Нет, — Синтия подняла голову и снова посмотрела на собеседника. Да, на собеседника, потому что, сама того не замечая, она уже включилась в разговор.
У парня было волевое лицо с резковатыми чертами и выступающим вперед подбородком; длинные пряди волос делали его похожим на древнего дикаря, а не на тех женоподобных мальчиков, которых Синтия всегда терпеть не могла.
— Так вот, им было бы куда уютней, будь тут градусов десять… Можно только удивляться, как они еще не сварились! Представляешь — целый бассейн ухи?
Синтия помотала головой и вдруг снова помрачнела. Ей стало вдруг больно от одной мысли, что этим пестреньким созданиям придется страдать. Кипяток… уха… Ну почему люди так жестоки?
— Вот те на! — воскликнул парень. — Спорим, что ты пожалела этих хвостатых? Да брось — я же пошутил!
— Из тебя самого надо сварить уху, — буркнула девушка.