Безумие
Шрифт:
Я должна опасаться ублюдка, ненавидеть, но чувство, что все это перегорело, неправильностью карябает по сознанию, не когтем, нет, как шероховатая губка, не больно, но раздражающе.
А наши переплетенные пальцы? Почему они не расстались за все время сна и до сих пор крепко стискивают друг друга? Такого не должно быть, губка замирает и тут же берется за дело с новой силой.
– Не думай. – Хриплый голос растекается по коже и убегает, не касаясь моих щек, но я упорно молчу и назло тебе, ублюдку, думаю и пытаюсь воскресить все пережитое по
Мне проще ненавидеть тебя, чем… что? Что я чувствую к тебе? Не понимаю, но чем бы оно, не было, оно спокойное. Трется за грудиной мягким комком, легко касаясь, стараясь не привлекать к себе внимания, боясь, что я смогу его вырвать, растоптать. А я не смогу, из нас двоих ты был чудовищем, а я нелепым его наблюдателем. Только тебе под силу расправиться с этим чувством, раздавить его своими «Grinders» приобретенные из «British Boot Co».
Я еще там, в той комнате заметила, ты поклонник всего натурального, качественного, обязательно от известного производителя. Эта твоя попытка скрыть в красивой упаковке свое гнилое нутро? Скорее всего. Вот только я не купилась тогда, да и сейчас это практически не возможно, я знакома с этим нутром, ты был настолько великодушен ко мне – красовался им урод.
– Я знаю, ты не спишь. – Твое дыхание касается меня.
И мне чертовски хочется, назвать его зловонным, но ты же во всем идеален, и это именно дыхание - слова смешанные с перечной мятой. А еще мне забивает ноздри аромат леса после теплого, летнего дождя, но это, скорее всего, пахнет от твоей руки, на которой я до сих пор лежу.
– Я ошиблась, или мы поменялись ролями? Уговорил, Нобеля заберешь себе, а я не получу Оскара, видимо из меня никудышная актриса. – Вспоминаю недавний сон.
Вспоминаю свои злые мысли и тихо отвечаю, зажмуриваюсь до черных точек и резко распахиваю глаза, которые тут же спотыкаются на пустой койке, где лежал Грегори.
Его нет. Возможно, он разочаровался и ушел. Я бы поступила именно так, а ведь по сути дела я и сама в себе разочарована. А он… он, просто не захотел быть свидетелем моего падения. Жаль, конечно, терять друга, но что поделать, если я живу в таком мире.
– Не понял? – Ну, еще бы.
Ты хоть раз пытался? Сомневаюсь, но тебе об этом знать не стоит. Ты и так слишком хорошо изучил меня, но не мои мысли. Эту территорию я оставлю только для личного пользования. А ты так и прозябай, разбираясь во мне с помощью своего невзъебенного обоняния и острого зрения.
– И не надо. – Я пытаюсь вывернуться из твоего душного плена, и ты отпускаешь меня, только со второй попытки. Хочется с хрустом потянуться, вспомнить, ощутить всю прелесть отдохнувшего тела, а еще ужасно хочется зевнуть. Вот только не на твоих глазах, не хочу, чтобы ты понял, что мне было удобно в твоих объятиях и на удивление хорошо спалось в них же.
Делаю несколько шагов на выход из этой стерильной белизны и замираю перед расправленной кроватью, мнусь. Не хочется впускать правду в себя. Еще несколько часов назад, здесь лежал друг, а теперь…
– Он ушел час назад. Всю ночь бдел за мной. Мальчишка. – Это хорошо, хочется ответить, но я молча выхожу.
Перед глазами грустные скобки Грегори, а потом спина и это удручает, хоть и не сильно. Я в этом даже вижу некие плюсы. Он бросит перемыкаться на мне, найдет себе такую же веселую и задорную девушку и все будет хорошо, а я действительно порадуюсь за него, и может, когда-нибудь мы сможем опять дружить? Мне бы этого хотелось, в моем мире и так немного друзей, поэтому не хочется терять хотя бы одного.
В столовой появляюсь только после долгой пробежки и затяжного душа. Не знаю, что хотелось смыть с себя, но терла кожу очень долго, до покраснения и удовлетворенно разглядывала ее в зеркало, услужливо установленного прямо напротив – во весь рост. Даже если очень сильно захочешь, не сможешь пропустить и миллиметр кожи. Не знаю, что во мне видят мужчины, особенно, такие как Грегори, самая обычная – бледная, голубые глаза, тонкий нос, впрочем, как и губы и резкие черты скул, сужающиеся треугольником к подбородку. Тощее тело, никакой груди, ну не считая единичного размера. Я в общей массе этих мужчин просто теряюсь. Бледнявка. Так и должно быть, правильно он называет меня мышью. Тихая, и неприметная, особенно когда спрятана в своем капюшоне.
Смотрю на мобильник и решительно жму долбанную зеленую кнопочку. Три гудка с той стороны щекотят нервы и обрываются обиженным сопением. Он не говорит со мной, потому как уверен, что в ответ услышит тишину. Да, не смотря на последний срыв, я всегда набирала его и он отвечал. Сначала. А вот сейчас принимает вызов и молчит в трубку. Такое беззвучное общение у нас, но не сегодня.
– Прости меня. – Шепчу, сопящему собеседнику и замолкаю. Это все, на что я сейчас способна.
– За что мам? – Устало отзывается.
– За все малыш. Такая не путевая я тебе досталась. – Как объяснить ребенку, что в моем состоянии это нормальный припадок. Ебаное расстройство личности, психоз и апатия и прочая хуйня, слишком прочно проросшая во мне, слившаяся с моим сумасшествием.
– Ты у меня самая лучшая, не смотря ни на что! – Ты плачешь, я это слышу, и это убивает меня. Заставляет долбанный моторчик в груди разрываться от вины. Я не лучшая, я просто нелепая случайность, произошедшая с тобой и расстраивающая тебя малыш.
– Малыш я буду стараться для тебя. – Шепчу твоим слезам, опять даю ложные обещания? Одно радует, если меня не станет, у тебя будет защита в виде моего тебе наследия и таких добрых людей как Лис. Именно это она обещала. И я знаю, что выполнит данное обещание.
– Ты уж постарайся, я только привык к тому, что у меня есть ты.
– А у меня есть ты и да, я буду стараться.
Мы еще недолго пообщались, надеюсь, я заслужу его прощение. Я слышала, как ребенок успокоился, как высморкался, и даже представила, как он улыбнулся, и мы попрощались, до рассвета.