Безумный корабль
Шрифт:
Сам сатрап о ней говорил…
Глава удачнинского Совета наконец сжалился над ней и подал знак музыкантам. По залу разнеслись первые, словно бы нерешительные звуки мелодии. Позади Малты гордые отцы вывели дочерей танцевать… Она представила себе эту картину и вдруг ощутила не боль, не обиду, а гнев. Она поднялась из реверанса, вскинула глаза и встретила покровительственный взгляд сатрапа. И ответила сама, не дожидаясь, пока вместо нее ответят другие:
– Я одна, государь сатрап, оттого, что мой отец томится в плену у пиратов. У тех самых пиратов, которых и не подумали останавливать
Все сидевшие на возвышении ахнули – тихо, но дружно. Сатрап же улыбнулся.
– Я вижу, прелестная малышка наделена еще и завидной твердостью духа, – заметил он. И добавил, глядя, как щеки Малты заливает жаркий румянец: – Наконец-то я встретил хоть одного торговца, который называет калсидийские галеры просто моими сторожевиками!
Одна из Подруг, та, что в перьях, засмеялась его шутке. Однако члены Совета не очень развеселились.
Нрав Малты взял верх над осторожностью.
– Готова признать их твоими сторожевиками, государь, если ты в свою очередь признаешь, что толку от них никакого. Потому что они позволили пиратам лишить меня и корабля, и отца!
Сатрап всея Джамелии вдруг поднялся на ноги. «Вот сейчас прикажет вытащить меня наружу, да тут же и убить», – успела твердо решить Малта. За ее спиной продолжала играть музыка, кружились счастливые пары. Она ждала, что сейчас позовут стражу. Но вместо этого сатрап объявил:
– Что ж! Коли ты винишь меня в отсутствии на балу твоего отца, есть лишь один способ, которым я могу это исправить…
Малта едва могла поверить собственным ушам. Что, вот так просто?… Попроси —и получишь?… Едва слышно она прошептала:
– Ты пошлешь свои корабли его выручать?
Он рассмеялся, на время заглушив музыку.
– Конечно. За этим, знаешь ли, они сюда и пришли. Но не прямо сейчас. Покамест я постараюсь облегчить твое горе, заняв его место в танце рядом с тобой!
И он покинул свое место на возвышении. Одна из Подруг выглядела потрясенной, другая явно пришла в ужас. Малта покосилась на Давада Рестара, но с его стороны помощи ждать не приходилось. Он смотрел на нее, прямо-таки лучась гордостью и любовью. Их глаза встретились, и он коротко кивнул, подбадривая ее. Лица членов Совета попросту ничего не выражали – на всякий случай. Что же делать?…
Сатрап уже спускался по ступенькам. Он был выше нее и очень худ, с кожей до того аристократически-белой, что она казалась прозрачной. А наряд у него был такой, какого она никогда прежде не видела на мужчине. Нечто мягкое и развевающееся, выдержанное в пастельных тонах. Бледно-голубые штаны были туго стянуты у лодыжек, как раз над мягкими туфлями без каблуков. Свободные складки шафраново-желтой рубашки мягко окутывали шею и плечи. Вот он подошел к ней вплотную, и она ощутила его запах. Очень необычный. Странные духи, оттенок дыма в дыхании…
А потом самый могущественный человек на свете поклонился ей и подал руку.
Малта не могла пошевелиться.
– Все в порядке, Малта, танцуй давай! – милостиво разрешил Давад. И рассмеялся, обращая к другим сидящим на возвышении: – Уж такая она у нас робкая да стеснительная, всю жизнь взаперти. Смотрите, аж прям
Его слова придали ей сил двигаться. Ей стало холодно и по коже побежали мурашки, когда она вложила свою руку в его. Ладонь сатрапа была очень мягкой. Она сомкнулась вокруг руки Малты, а потом, к ее совершенному остолбенению, другая его рука оказалась чуть повыше ее ягодиц, и он плотно притянул ее всем телом к себе.
– Так танцуют этот танец у нас в Джамелии, —сказал он ей. Она вынуждена была так задрать голову, что ощущала тепло его дыхания на своей коже. Их тела почти соприкасались, и она поневоле боялась, что он услышит, как колотится ее сердце. Сатрап закружил ее по залу…
Шагов пять она отставала, никак не могла попасть в такт и чувствовала себя ужасно неуклюжей. Однако потом все встало на свои места ей и вдруг сделалось так просто и так легко, как будто она по-прежнему держала в своих руках руки Рэйч и кружилась по «утренней» комнате под ее размеренный счет. Прочее отдалилось и исчезло. Другие танцоры, ярко освещенная внутренность Зала, даже сама музыка… Осталась лишь она сама, и этот мужчина, и чувство движения – в таком согласии двигались он и она. Улучив момент, она подняла голову и посмотрела на него. Он улыбнулся ей сверху вниз.
– Какая ты маленькая, – сказал он. – Ну просто ребенок. Или куколка. Хорошенькая куколка. И волосы у тебя цветами благоухают…
Малта не могла придумать, что бы ответить на подобные комплименты. Даже не знала, как поблагодарить его. Все привычное кокетство вдруг подевалось неизвестно куда. Она попробовала заговорить, понимая, что молчать не должна, смогла произнести лишь одно-единственное:
– Так ты правда пошлешь корабли выручать моего папу?
Он поднял тонкую бровь:
– Конечно. Почему бы мне и не послать их?
Она опустила глаза. А потом и вовсе зажмурилась. Ей не надо было думать о танце: все, что требовалось, – это музыка и ощущение его тела, которое вело ее, выплетая кружева танцевального узора.
– Все кажется слишком просто, – проговорила она и едва заметно покачала головой. – После всего, что нам пришлось перенести…
Он негромко засмеялся. Смех был резким и похожим на женский.
– А вот скажи мне, прелестный птенчик… Ты всю свою жизнь в Удачном живешь?
– Да… Да, конечно.
– Хорошо. Теперь скажи-ка еще… Откуда бы тебе на самом деле знать, что движет миром? – И он вдруг притянул ее совсем близко, так близко, что она едва не ткнулась грудью в его грудь. Она ахнула и отшатнулась, разом потеряв чувство ритма. Сатрап без усилия исправил ее ошибку и продолжал танец. – Что за удивительная застенчивость, мой птенчик? – спросил он весело. Однако пожатие его руки сделалось почти жестоким.
Тут музыка смолкла, и он разомкнул пожатие. Малта впервые посмотрела вправо и влево и всей кожей ощутила, как начинает неостановимое движение целая лавина слухов и сплетен. Никто на них с сатрапом, конечно, не пялился, но смотрели – все. Касго поклонился ей. Низко, изысканно. Малта присела в ответном почтительном реверансе. И услышала, как он прошептал, вернее, выдохнул: