Безумный поклонник Бодлера
Шрифт:
Широкая Вовкина спина мелькала среди прямых стволов, растворяясь в предрассветных сумерках. Затаив дыхание, я наблюдала, как мой посыльный приближается к крыльцу. Вот он поднялся на ступеньки и позвонил в звонок. Вот стоит, ожидая ответа. И, не дождавшись, толкает дверь рукой. Секунду медлит, не понимая, отчего это она так легко подалась под его напором, затем шагает на веранду и кричит:
– Хозяева! Есть кто дома?
Беззаботность Галины меня не удивила. Она никогда не запирает дверь, уверенная, что от лихих людей вполне достаточно высокого забора. Скорее всего, мама и Галка сейчас парятся в сауне, потому и не слышат ни звонка смартфона, ни крика Володи. И тут меня осенило. Мамин смартфон! Даже если она резвится в сауне, аппарат в любом случае лежит на барной стойке, где она его постоянно бросает рядом с недопитым бокалом мартини.
– Кира, стой! Туда нельзя! Быстро уходим!
– Где мать? – выпалила я.
– Она там… Лежит.
Подумаешь, лежит! Что я, не видела маму с Галкой во время занятия любовью? Хотя, конечно, для неподготовленного человека зрелище довольно необычное. Но идея о смартфоне все больше завладевала мной. Я уже мысленно видела, как держу в руках мамин аппарат и гуглю Интернет в поисках автора подсунутых мне строк. В общем, остановить меня было невозможно. Обогнув Володю, я проскочила на веранду и двинулась на кухню, прямиком к барной стойке. Пробегая мимо гостиной, замедлила шаг и остановилась. Они лежали в центре комнаты, на ковре, и горящий в камине огонь отбрасывал причудливые тени на их обнаженные тела. Замерев, я отстраненно рассматривала открывшуюся передо мной дичайшую картину, не в силах поверить в увиденное. Матери никто не дал бы ее пятидесяти. Роскошная фигура без грамма жира, гладкое, холеное тело с длинными стройными ногами. И так не вяжущееся с этим прекрасным телом недавно прооперированное лицо, посиневшее от асфиксии, вызванной черным пояском от шелкового халата, стягивающим мамину шею. И вороново крыло длинных маминых волос, покрывающее голову ее мертвой подруги. Второй конец шелкового пояска был намотан на ладонь Галины Николаевны, прибитую к полу большим серебряным гвоздем. Обрюзгшее тело маминой любовницы было изрезано ножом и плавало в луже крови. Похоже, что тот, кто это сделал, заставил Галю под пытками затянуть петлю на шее своей подруги. Мама, мамочка! Как же так? Теперь я осталась совсем одна! Я всхлипнула и медленно опустилась на пол, не отрывая глаза от синего маминого лица. Проклятый испанский выродок продолжает сводить с нами счеты. А может, она еще жива? На коленях я подползла к маме, старательно огибая кровавую лужу под Галиной, и вдруг увидела серебристый цветок, запутавшийся в маминых волосах. Еще не понимая, что делаю, я протянула руку и взяла стальную безделушку. Поднесла цветок к глазам и принялась рассматривать. Искусно сработанный мак, с улыбающейся горгоной в центре. Цветок завораживал. Гипнотизировал. Уводил за собой в неведомые дали. Позабыв обо всем на свете, я всматривалась в него до тех пор, пока чьи-то сильные руки не подхватили меня и не понесли из комнаты прочь. Не в силах скинуть оцепенение, я продолжала смотреть на свою ладонь, в центре которой лежал стальной мак, освещенный улыбкой горгоны Медузы.
– Кира? – прозвучал надо мной голос Вовки. – Кира, очнись!
Я сделала усилие и сжала ладонь, спрятав украшение в кулаке. Подняла глаза и увидела близкое Вовкино лицо. Лев выглядел растерянным и удрученным, и в добрых его глазах застыла печаль. Поставив меня на землю, он озабоченно спросил:
– Идти можешь?
Я молча кивнула и поплелась за ним к дыре в заборе. Только теперь я начала до конца понимать, что мамы больше нет. Ее убили, жестоко и дерзко. Задушили, как куропатку, попавшую в силок. Я зажала рот свободной от цветка ладонью и завыла. Дико. В голос. Как подстреленная волчица. Лев обнял меня за плечи и вел к машине, успокаивая, как маленькую.
– Тихо, девочка. Тихо, Кира. Больно, я знаю. Сейчас сядем в машину, отъедем подальше, тогда и поплачешь.
Пикнула сигнализация, открывая салон, и друг детства бережно усадил меня на переднее пассажирское сиденье. Сам уселся за руль и ударил по газам. Мы мчались по широкой, залитой огнями Ярославке, и я продолжала надрывно выть. На приборной доске валялась мятая пачка дешевых сигарет, и я потянулась и вытащила одну из них, сунув себе в рот. Нажала на прикуриватель, подождала
– Это все Лучано! Я на сто процентов уверена, что это он! Он наверняка знал, где искать маму! Этот мерзавец мечтает прибрать к рукам наш бизнес! Это он убил Артура, а теперь вот придушил мою несчастную мать!
А ведь когда-то мама была с ним счастлива. Но в день моего совершеннолетия Лучано рассказал ей дичайшую историю. Про то, как я, тринадцатилетняя, приезжая на каникулы в наш испанский дом, соблазнила его и обещала, став взрослой, выйти за него замуж, потому что мы любим друг друга. А чтобы быть ко мне ближе, Лучано женился на моей маме. И вот теперь он просит у нее развод, чтобы сочетаться законным браком со мной. Естественно, мама не поверила ни единому его слову, но, оскорбленная такой постановкой вопроса, развод дала. И пришла к выводу, что с мужчинами нельзя иметь дело, ибо все они лгуны и мерзавцы. Это же надо придумать! Так оговорить ее дочь! И вот уже восемь лет тянется судебное разбирательство между мамой и ее испанским мужем по поводу раздела имущества. Это кем же надо быть, чтобы таким способом решить имущественные проблемы?
И я, уткнувшись лбом в широкое Володино плечо, выложила Льву события последних дней, не в силах носить все в себе. В самом начале моего рассказа друг детства съехал на обочину и остановился, недоверчиво слушая. Мне было все равно, какое я произвожу впечатление и верит он мне или нет. Мне нужно было снять с души груз. После того, как я выговорилась, стало немного легче. Я порывисто вздохнула и опухшими глазами посмотрела на Вовку. Он вернул мне цветок, который во время рассказа пристально рассматривал, и отвернулся к окну. По ночному шоссе проносились редкие машины, освещая фарами салон. Вдруг Лев обыденным голосом произнес:
– Я видел по телику передачу про то, как ты убила своего мужа. В программе «Чрезвычайное происшествие».
– Видел? – обескураженно переспросила я. – И молчал?
Почему же тогда он ни словом не обмолвился, что знает о том, что меня разыскивает полиция?
– Ты не мог знать, что меня подставили, – голос дрожал от слез. – Почему ничего не сказал?
– Возможно, это покажется глупым, но я очень люблю тебя, Кира, – сдавленно проговорил Вовка. – Всегда любил. С самого нашего детства. Следил по Интернету за твоей жизнью. Знаешь, когда я переехал в Братск, я думал, что это само собой рассосется. Я даже женился перед армией, чтобы сделать тебе больно. Мне почему-то казалось, когда ты узнаешь, что у меня есть другая, ты будешь страдать. Правда, женился я только после того, как выяснил, что ты выходишь замуж, и сам испытал жгучую боль. Потом я служил в армии, между прочим, в одной роте с Серегой Мамаевым, и рассказывал ему про тебя. Его дружок, профессиональный татуировщик, и наколол мне твое имя. В честь тебя я назвал дочь.
Врет. Денег хочет. Знает, что у меня в сумке лежит столько, что его девочке за глаза хватит на лечение, вот и рассказывает мне небылицы. Но у меня есть свои проблемы, и чужие меня не касаются.
– Так чем она больна? – ради приличия спросила я, чтобы не выглядеть совсем уж бесчувственной.
– Ослепла после прививки, – устало пояснил Лев.
– Ничего себе! Как же так? – продолжала я проявлять дружеский интерес.
И, тронутый моим вниманием, Лев растаял. И перешел к развернутому повествованию, которое мне было совсем неинтересно.
– В годик Кирке сделали самую обычную комплексную прививку, которая положена по возрасту. И вдруг моя малышка начала врезаться во все подряд. Дальше – больше. Она перестала различать цвета и предметы, не узнавала любимые игрушки и путала меня с женой. Потом нам поставили страшный диагноз – слепота. Жена моталась с Киркой по врачам, но все без толку. Сказали, что нужно сделать ряд операций, и, может быть, к Кирюшке вернется зрение. Тогда жена решила, что проще родить здорового ребенка, чем мучиться с больным, и ушла от нас.
– С кем же сейчас твоя дочь?
– С моей мамой. Я поехал в Москву, чтобы увидеть тебя. И заработать на следующую операцию. Мы взяли кредит и одну операцию уже сделали. Кира вроде бы начала кое-что видеть, но пока о полном выздоровлении речь не идет.
– Было бы логичнее расставить приоритеты наоборот. – Я не могла скрыть насмешки в голосе, ибо мои мысли о том, что друг детства намерен свести разговор к просьбе денег, находили свое подтверждение. – Сначала заработать на операцию, а потом уже увидеть меня. У тебя все-таки дочь слепая.