Безумный поклонник Бодлера
Шрифт:
Известие о возвращении в Париж мальчик воспринял как личный праздник. Наконец-то он снова окунется в любимую атмосферу столичных бульваров, пройдется по милым сердцу магазинчикам! Ну и, конечно же, покажет всем, на что способен. Он не имеет права обмануть надежд отчима, вслед за чином полковника получившего повышение по службе и место начальника штаба первого округа. И снова Шарль с особым рвением взялся за учебу, на этот раз в Парижском Королевском коллеже Людовика Великого, преисполненный решимости доказать родным, что чего-то стоит. Тем более что полковник Опик лично привел его за руку в кабинет директора и с присущим ему пафосом объявил:
– Вот вам мой подарок. Вот ученик, который прославит ваш коллеж!
Так Шарль опять очутился в интернате, на этот раз Парижском. Правда, теперь у него уже имелась привычка жить вдали от матери и воспринимать возможность увидеть ее как дар судьбы. Сначала все шло неплохо, и Каролина приободрилась, решив, что вот теперь-то ее Шарль воспарит в отличники. Но не тут-то было. Шарль снова скатился в середнячки. Однажды Шарль услышал,
– Бодлер? На мой взгляд, не в меру легкомысленный ученик!
– Совершенно с вами согласен. Ленив. Сумасброден. Совсем не трудится над исправлением своих недостатков…
– И очень капризен. Работает неровно, да к тому же обладает поверхностным умом.
Обидная критика подхлестнула самолюбие Шарля, и он снова вырвался в учебе вперед. Но ненадолго, ибо близилось окончание коллежа, и Шарля все больше и больше угнетала мысль о предстоящей самостоятельной жизни, где придется чем-то заниматься. Всякая серьезная работа внушала ему страх, провоцировавший депрессию. В идеале Шарль мечтал бы быть котом, жить при хозяине, а лучше при хозяйке – Каролине, и вести безмятежное и зависимое существование домашнего любимца. От безысходности Шарль был сам себе противен, но остальные противны еще больше, и в коллеже Бодлер демонстративно ни с кем не общался. Запираясь в своей комнате, он пытался читать, но книги тоже вызывали отвращение. Ни одно произведение, за которое он брался, не нравилось ему от начала и до конца. Разве что стихи и драмы Виктора Гюго да кое-что из Сент-Бева. Шарль окончательно пресытился чтением и, лежа на кровати, все дни напролет непрестанно думал о матери. Она – его вечная книга. С ней он мысленно беседовал, любовь к ней заполняла все его время. От этого удовольствия в отличие от других юный Бодлер никогда не уставал. И вот учебный год наконец-то закончился. Наступило долгожданное лето. Оно принесло с собой избавление от докучливых учителей, но, самое главное, возможность, не разлучаясь, побыть с Каролиной. Каникулы не обманули ожиданий и прошли как нельзя лучше. Вместе с родителями Шарль путешествовал по Франции и, приступив к обучению в последнем, «философском», классе, снова преисполнился решимости стать лучшим учеником, чтобы порадовать отчима и мать, которых он так любил. Но тут его поджидала новая ловушка. Вдохновленный впечатлениями от летней поездки, Шарль написал свое первое стихотворение, подражая Ламартину. И вдруг в процессе творчества открыл для себя новое чувство, которое раньше никогда не испытывал. Юноша ощутил себя путником, набредшим на родник в засушливой пустыне. Если раньше были лишь учебники, сочинения на заданную тему и переводы латинских текстов, то теперь Шарлю открылся смысл жизни. К полковнику начинающий поэт свое первое произведение благоразумно не понес, ознакомив с ним только мать. Но и Каролина не слишком-то обрадовалась новому увлечению сына, объяснив, что, на ее взгляд, литература – это шутовство и лишь серьезная работа позволит мужчине преодолеть жизненные трудности. Путеводной звездой Шарлю должен служить полковник. Именно с Жака Опика он должен брать пример. И тогда его жизненный путь будет усыпан розами, а голову украсит лавровый венок.
– Это программа «Чрезвычайное происшествие». Обзор криминальных новостей, – опять проговорила с экрана телеведущая. – Вчера вечером в Москве на улице Короленко совершено дерзкое убийство. Тридцатилетнего предпринимателя Артура Федулова зарезала собственная жена.
На экране появилась уже знакомая мне картинка с камеры наблюдения, и я снова выслушала про то, как я цинично и жестоко убивала Артурчика. Третий раз смотреть репортаж было не так тяжело, ибо звук я выключила и старалась не коситься на экран, хотя изображение так и притягивало взгляд. Запись передачи шла по кругу, и через полчаса я могла безошибочно предсказать каждое движение ловкой самозванки. Чертыхаясь и матерясь, в поисках кнопки выключения я обшарила весь аппарат, но так и не поняла, как убрать раздражающее изображение. Смотреть про то, как кто-то очень похожий на меня снова и снова убивает Артура, было выше моих сил. Но и не смотреть я не могла. Взгляд, точно магнитом, притягивало к экрану телевизора. Тот, кто запер меня в частной тюрьме, несомненно, хотел вдобавок ко всему еще и лишить меня разума. Оставив бесплодные попытки избавиться от изображения, я уселась на край кровати, уперлась локтями в колени и, подперев кулаком подбородок, тупо уставилась в экран. В голове роились сумбурные мысли. Получается, что это не Артурчик заточил меня в неволю. Его самого убили. Тогда кто? Лучано?
Возможно, да. Лучано. Второй мамин муж. Хотя мама и любит его гораздо сильнее, чем любила папу, до моего отца испанцу далеко. Отец был человек суровый и несгибаемый. Он вбил в мою детскую голову одну правильную мысль, очень выручающую меня в жизни. Все люди – дрянь. Отца уже давно нет, а я продолжаю убеждаться в его правоте. Доказывал он это непрестанно и самыми разными способами. Первый урок я получила в десять лет. Когда мы стремительно разбогатели на игровых автоматах и переехали с Преображенки в новый жилой комплекс в Сокольниках, меня отдали в испанскую языковую школу. Родители как раз собирались покупать недвижимость в Испании, и язык мне очень пригодился. Но, несмотря на переезд, я продолжала дружить со своими старыми приятелями Вовкой Левченко и Ольгой Гуляевой. Мы раньше жили в одном дворе, учились в одном классе, а до этого ходили в один детский сад. Еще в первом классе Вовка получил прозвище Лев, ибо писал три первых буквы своей фамилии разборчиво, затем переходил на трудночитаемую клинопись. Так вот, Лев был рыцарь моего детства, в которого я была по уши влюблена. А Ольга – Ольга наиближайшая подруга, наперсница девичьих тайн. Естественно, я пригласила друзей к себе на новую квартиру. Они приехали в элитный жилой комплекс и, стесняясь и перешептываясь, отправились смотреть наши хоромы. Ольга
– Пап, ты что? – изумилась я. – Зачем это?
Папа выглядел азартным, точно сделал ставку и теперь ждал, сработает ли?
– Ты ничего не понимаешь, Кирка. Проверка на вшивость. Садись и наблюдай.
– За чем наблюдать? – не поняла я.
– За тем, кто из них крыса.
Я села рядом с отцом и стала ждать. Крысой оказалась Ольга. Она первая увидела деньги и подтолкнула локтем Льва. Они пошептались, и Вовка отрицательно мотнул головой, отходя в сторону. Ольга же воровато оглянулась по сторонам и, видя, что поблизости никого нет, схватила с подзеркальника несколько купюр и сунула их в карман куртки.
– Опа! – Отец хлопнул ладонями по коленям. – Попалась! Ты поняла, Кира? Ты их пирожными кормила, а твои друзья тебя же и обворовывают. Отсюда вывод. Люди – завистливые твари. Даже те, кого ты считаешь своими лучшими друзьями. Любой готов поживиться за твой счет. Пойдем-ка, дочь, перекинемся с этими ублюдками словечком.
Он поднялся с кресла и отправился в прихожую. Бритый и страшный, он шел по коридору. Тысячи галогеновых лампочек отражались в массивном золотом распятии на его голой груди, спортивные штаны лишь чудом держались под глобусным брюхом. Короче говоря, вид отца не сулил ребятам ничего хорошего. Внутри у меня все замерло от предвкушения неизбежного позора. Думаю, друзья тоже догадались, что надвигается неминуемая расплата. Ольга и Вовка стояли притихшие и перепуганные, глядя на приближающегося хозяина квартиры. Отец подошел к подзеркальнику, собрал купюры и начал их медленно пересчитывать, слюнявя палец и шевеля толстыми губами. Затем поднял отливающие ртутью глаза на моих побледневших друзей и с угрозой проговорил:
– Здесь не хватает денег. Верните по-хорошему.
Ольга индифферентно смотрела в сторону, делая вид, что она тут ни при чем. Лев мучительно покраснел и громко дышал, широко раздувая ноздри короткого носа, как делал всегда, когда волновался.
– Ну что, будем милицию вызывать? – продолжал напирать отец.
– Папа, не надо! – Я заревела, живо представив себе, как Ольгин отец, практикующий телесные наказания за куда более мелкие провинности, сечет ее ремнем.
Быстро взглянув на меня, Вовка дернулся и вдруг шагнул к Ольге и вытащил у нее из кармана припрятанные Гуляевой банкноты.
– Вот, возьмите.
Рыцарь моего детства протянул папе деньги, и я видела, как от напряжения дрожит его тонкая рука.
– Это я взял, – Лев начал неумело оправдываться. – Взял и положил к Оле в карман, чтобы на меня не подумали. Она бы вынесла, а я бы потом забрал.
Отец смотрел на Вовку, как солдат на вошь, уничтожая презрительным взглядом.
– Кирка, запомни! – Отец ткнул в моего рыцаря коротким пальцем, одновременно с этим выхватывая у парня купюры. – Такие вот Робин Гуды самые подлючие! Сами не пакостят, а других поощряют. А ну-ка пошли вон, сопляки!
Отец рванулся, сделав движение, как будто хочет схватить их за шкирки. Друзья завизжали и выскочили за дверь. И, не дожидаясь лифта, бегом припустили вниз по лестнице. С Вовкой Левченко я больше не виделась, а Ольга, как это ни странно, до сих пор продолжает числиться в моих лучших подругах. Преданность Гуляевой я щедро оплачиваю из своего кармана. Мы частенько ходим по ночным клубам, на мои, разумеется, деньги, и о случае с воровством со столика в прихожей Гуляева вспоминает, как о досадном казусе, лишившем ее законного дохода. Это сейчас мы стали несколько реже встречаться, а до моего замужества мы с подругой вообще были неразлучны. Прогуливая уроки, Ольга приезжала ко мне в новую школу и подолгу ждала во дворе. После того как я заканчивала учиться, мы отправлялись проматывать отцовские денежки. Про Вовку мы не вспоминали, тем более что в том же году он уехал на Север к родителям. Так что Ольга осталась у меня одна-единственная. Хотя я сменила несколько школ, новых подруг у меня так и не появилось. Мать всегда считала Ольгу уличной девкой и запрещала мне с ней видеться, но я плевать хотела на чьи-то запреты. Мое доверие Гуляевой простирается так далеко, что в свое время я показала Ольге учителя биологии из частной школы «Романтик», к которому неровно дышала. В этой школе я проучилась всего год перед самым отъездом, но, похоже, испытала одно из самых сильных чувств за свою жизнь. Мой биолог Гуляевой не понравился. Ольга сказала, он слишком бледен, чересчур худ и недостаточно брутален. Я же была от Германа Игоревича без ума. Молодой, красивый, умный – такие парни мне всегда нравились. Он собирался защищать кандидатскую диссертацию и, несмотря на младые лета, уже удостоился правительственной награды за какое-то важное открытие. Но у нас с биологом так и не сложилось. Весной папа умер, и мама увезла меня в Испанию, к Лучано. Испанец с радостью женился на богатой русской вдовушке и прожил с ней десять бурных лет, кочуя из России в Испанию и обратно. А когда они развелись, начал делить мамин бизнес. Я, само собой, приняла сторону мамы, и вот теперь за это расплачиваюсь. Вне всяких сомнений, это отчим организовал мое похищение. Размышляя о прошлом, я, как сомнамбула, в тишине комнаты раскачивалась из стороны в сторону и тупо смотрела одну и ту же картинку, повторяемую раз за разом, пока вдруг под сводами комнаты снова не загрохотал голос дикторши: