Безупречная невеста, или Страшный сон проректора
Шрифт:
Не прерывая поцелуя, он стягивает блузу с её плеч. С кровожадным удовольствием отбрасывает в сторону ненужную сейчас тряпицу. Его рукам открыт простор. Ладони жадно изучают её пьянящую женственность. И хочется продолжить исследования губами.
Джозеф стягивает с себя рубашку, бросает на пол. И опускаясь сам, аккуратно опускает её. Даёт себе несколько мгновений разглядеть, задержаться взглядом там, где невозможно не задержаться, а потом нависает над ней. Ему не терпится продолжить. Он мягко усиливает напор. Ещё один настойчивый поцелуй. Долгий, чтобы захмелела и она.
Его дыхание срывается.
Он уже на грани. Но ему всё равно мало. Хочется ещё, но в голове неожиданно снова сгущается туман…
Проклятье! Это незаконно!!! Он испытал мучительную досаду, что всё закончилось на таком моменте.
Глубокий вдох… Как избавиться от дурмана? Ещё один вдох. Туман только гуще. Темнота… но потом вдруг, наконец-то, нормальный свет.
Джозеф открыл глаза и начал удивлённо смотреть по сторонам. В голове окончательно прояснилось. Он, оказывается, сидит на полу. А вот Тереса уже встала и оделась. Её блузка была на ней, и все пуговицы застёгнуты. И даже очки уже привычно сидели на носу.
Джозеф тоже подскочил на ноги. Что это сейчас было? Что на него нашло? Как он посмел такое вытворять с собственной студенткой? Как ему подобное, вообще, в голову пришло? Он заболел? Нет, ну, в голову здорового мужчины подобное вполне может приходить. Только нормальный мужчина не начинает свои фантазии тут же претворять в жизнь.
А Тереса? Своей выходкой он, наверное, жутко её перепугал? Джозеф посмотрел на девчонку внимательно в поисках следов перепуга и полного смятения. Следов обнаружено не было. Зелёные глаза смотрели сквозь толстые линзы очков не столько осуждающе, сколько сочувственно. Это она, видимо, в шоке. Придёт в себя и пойдёт в атаку. Уж она выговорит ему по поводу его вопиющей несдержанности. Впрочем, он заслужил.
Продолжая пребывать в полном недоумении, Джозеф принял единственно правильное в этой ситуации решение.
— После того, что произошло, долг чести велит мне сделать вам предложение…
…руки и сердца. Он собирался именно так закончить фразу. Но не закончил. К этому моменту его голова просветлилась настолько, что он начал замечать некоторые несостыковки. Тереса после его поцелуев должна была бы выглядеть не так. Никакой припухлости на её губах не наблюдалось, никакого учащённого дыхания, никакого беспорядка в причёске.
Множество других деталей тут же бросились в глаза. И Джозефа осенило — ему всё показалось! Это был обычный обморок с помрачением мыслей. Он вспомнил, как почувствовал головокружение и отключился.
Какое облегчение! Радости не было предела, и только где-то самым краешком зацепило некоторое разочарование, что той чувственной сцены на самом деле не было.
— Так что вы хотели предложить, дьер Джозеф?
Он поймал удивлённый взгляд Тересы.
— Ничего. Это реплика из нового спектакля. На днях был на премьере. Почему-то вспомнилось, — невозмутимо произнёс он. И чтобы усилить эффект невозмутимости поинтересовался: — А вы ещё не смотрели "(Не) жена для тирана, или Случайный брак"?
— Случайный брак? — озадаченно переспросила девчонка.
— Да. Замечательная постановка. Рекомендую.
Глава 33.
— Непременно побываю на премьере, — заверила Джозефа Тереса.
Его состояние продолжало её настораживать. Он, хоть и очнулся, но вёл себя крайне подозрительно. Реплика из спектакля ему бесспорно удалась. Заслуживала оваций. Прозвучало драматично патетично и с чувством, вот только место и время для декламирования реплик было, мягко говоря, неподходящее — поздно ночью в заблокированной подземной лаборатории. Надо было что-то срочно делать, пока его не потянуло продемонстрировать Тересе свои таланты в каких-нибудь других видах искусства, к примеру, пении или танцах. Может, зрелище получилось бы впечатляющее, но так он окончательно перегреется. А Тересе проректор ещё нужен был живым.
В общем-то, она уже успела придумать план спасения. Только для его реализации ей по-прежнему был нужен кот. И она немедля ринулась его добывать. Встала на многострадальный стул и приоткрыла дверцу шкафа, в котором прятался Арчибальд.
— Куда вы? — недовольно проворчал Джозеф, но, что интересно, лезть на стул к Тересе не стал. И это хорошо. А то свежи ещё были воспоминания, как они ютились тут вдвоём.
В стороне он, правда, не остался. Встал рядом и поднял руки вверх, чтобы подстраховать. Страховал, не касаясь. Что опять же хорошо. А то свежи ещё были воспоминания о его ладонях на её талии. Так никаких котов не поймаешь.
— Я за Арчибальдом, — пояснила Тереса. — Надо же нам выбираться отсюда, да и тех, кто остался в холодной части лаборатории, вызволять. Мой хороший, иди ко мне, — проворковала она в зазор приоткрытой дверцы шкафа.
Кот попыток улепетнуть не предпринимал, но и к Тересе не приближался. Сидел с независимой физиономией на верхней полке.
— Дьер Арчибальд, вы мне нужны, — самым серьёзным тоном произнесла Тереса. — Извольте вылезать.
Подействовало. Кот спрыгнул с верхней полки шкафа прямо к ней в руки.
— Ну вот, совсем другое дело, — похвалила она его, спускаясь со стула.
Джозеф посмотрел на кота убийственным взглядом. В этом взгляде крылось целое послание: "Предатель! Где твоя мужская солидарность? Надо было целый час носиться от меня по всей лаборатории, чтобы вот так вот запросто, по одному её зову, упасть ей в руки?!". Арчибальд мявкнул в ответ что-то не очень вежливое.
— И зачем он вам? — поинтересовался Джозеф со скепсисом.
Скепсис — это ещё полбеды. С момента, как он очнулся, в его взгляде появилось что-то новое, совершенно непонятное, в особенности, когда этот взгляд упирался в Тересу.
— Я уверена, что кот знает выход из лаборатории. Как-то же он сюда попал? Может, через вентиляционный канал или какой-то другой лаз.
Пока Тереса рассказывала Джозефу свой план, постоянно чесала Арчибальда за ухом — готовила его к ментальному контакту. Тот величественно позволял ей себя тискать — и это был хороший знак.
— Может, он и знает ход, но мы через вентиляционную трубу вряд ли пролезем, — выдал Джозеф очередную порцию скепсиса.
Его широченные по-прежнему обнажённые плечи выступали неоспоримым доказательством только что прозвучавших слов.