Безупречный элемент
Шрифт:
— Я все расскажу. Давай подождем… кое-кого.
***
Ожидание затянулось и сводило с ума. Фреда даже не думала, что настолько не умеет ждать. Кажется, она всегда была достаточно терпелива, но только не сейчас.
Лео, глядя на нее, излучал раздражение высочайшей степени. Они с Эйвином уединялись на кухню, о чем-то переговаривались вполголоса, затем замолкали, снова смотрели на нее. В конце концов, устав наблюдать, как Фреда переходит от окна к окну и бесконечное число раз выбегает на крыльцо, вампир поднялся на второй этаж и заперся в своей комнате.
В
Раньше. Когда-то. В другой реальности. На другом отрезке бесконечного полотна дороги в никуда, зовущейся его существованием, он встречал в этой комнате рассвет, зная, что где-то рядом Мэдисон. И представлял себя с ней в этом доме. Только он и она.
Если бы он решился это признать и дать им шанс.
Невероятное плюс небывалое. Он и Мэдди, он и рассвет. Но окна защищали от смертельного ультрафиолета, а возникшие чувства к человеческой женщине давали надежду, защищая от всего прочего: от ярости и жажды, бывших неотделимой частью его вампирской природы, от вечного одиночества и от глобального вымерзания остатков человечности.
И страшной, втиснутой в него подобно ржавому болту, усталости от тысячелетнего «похода» во имя мнимого бессмертия. Плыть к берегам, которых нет, это вам не кругосветка, полная великих открытий. Это пытка, которая сначала вызывает эйфорию, затем дико раздражает, затем заставляет смириться, а все остальное бесконечное время выматывает и изводит, превращая в зверя. Или просто оставляет куском мертвой плоти, которым он, по сути, и являлся.
«Мать сделал бы точно также. Она поняла бы меня и поддержала».
Откуда она могла знать, как поступила бы ее мать? Но девчонка была права. Мэдисон именно так и поступала ради того, кого любила.
Слова Фреды заставили его развернуться назад и посмотреть в прошлое очень и очень внимательно.
Сейчас он сильно сомневался, что Мэдисон поддержала бы дочь, втрескавшуюся в вампира-сектанта. Она захотела бы защитить ее, оградить от опасности. А от Вагнера опасностью перло так, как несет дымом от костра до неба, в котором горят мокрые бревна. В этом Лео был уверен.
Борегар не владел магией, но очень твердо усвоил — от всей магической херни надо держаться подальше. В случае особой нужды её можно использовать, как разовую отмычку для доступа к каким-то невиданным сферам реальности, но не более того. Использовал, упал, откатился.
И притаился, ожидая пока шарахнет или не шарахнет.
А шарахало всегда, причем бывало, что доставало уже спустя время, за которое успеваешь успокоиться и расслабиться. Вот прямо как сейчас с Фредой и Эйвином.
Магия рискованна, опасна — всегда, везде и в любых дозах.
Девчонка была реально влюблена, увязнув в своей любви по самую лохматую макушку. Она изнывала, расставшись со своим вампиром.
Леонар Борегар как капризный, заносчивый мальчишка хотел бы, чтобы когда-нибудь и Мэдисон Саттон чувствовала то же самое из-за него. Чтобы хотела его так же, как ее дочь хочет того вампира.
Хотела и ждала бы его каждый раз, как ждет сейчас та девушка внизу. И чтобы Мэдди была верна этим чувствам всю отведенную ей смертную жизнь.
Как Фреда.
И он слышал каждое слово, что говорил Вагнер девчонке.
Каждое гребаное слово, которое и он мог бы, но так и не решился сказать Мэдди.
Сейчас Мэдисон пребывала одна, где-то в темноте, там, куда ему не было доступа и откуда он не мог ее вытащить, как бы того ни желал. Лео точно знал, что иногда она прорывается сквозь небытие и совсем недолго находится рядом. Невидимая, неощутимая, но все же существующая.
Что бы отдал он, если бы вдруг нашел способ вернуть Мэдди и попробовать начать сначала? Если бы получил шанс все исправить? Стал бы думать о том, что у цены есть мера? Ответы — всё и нет.
Где-то в пластах невидимой реальности, на самой границе его восприятия, началось движение — плавное, мягкое, как танец в воде.
Лео чувствовал, как покалывает нервные окончания, как теплеют ледяные кончики пальцев, словно прикасаются к любимому лицу…
— Мэдди, малышка, что мне делать? Что бы сделала ты? Позволить ей творить то, что она хочет? Помочь рисковать жизнью?
Долетевшее до него «Да….» было не просто едва слышным словом, и не просто движением воздуха.
Это был ответ, влившийся прямо в его сознание теплом очевидности и понимания из самого дорого источника.
Из сердца и бессмертной души его ушедшей любви, которой он так и не сказал тех главных слов.
Глава 14. За морем, за рассветом
За морем, за рассветом…
«Просто какое-то время вам кажется, будто Бог о вас забыл, но вдруг вы обнаруживаете, что это неправда».
(Я. Вишневский, «Сцены жизни за стеной»)
Эйвин сидел за столом за своим айпадом, изредка поглядывая на Фреда. Не надо быть эмпатом, чтобы понять — ей явно ни до кого и ни до чего. В конце концов, то, что чувствовала сестра, принадлежало только ей. Он мог лишь предложить свое молчаливое сочувствие, а еще чай или кофе. Фреда отказалась от всего и снова вышла на крыльцо, а он сосредоточился на экране, где висел какой-то текст.
К ночи мороз ослаб, небо осталось затянуто плотными, разбухшими от влаги тучами. Когда они с Лео добирались сюда, то неслись сквозь низкие, похожие на намокшую вату облака, и внутри этого сырого холода было точно так же, как было сейчас внутри нее самой.
Фреда подставила лицо ветру и вместе с ночным воздухом, пахнущим свежим снегом с солоноватым морским привкусом, глотала собственные слезы.
За мгновения до того, как открылась дверь дома, и на крыльцо вышел Лео, она почувствовала что-то.