Безутешная плоть
Шрифт:
Ты бормочешь какую-то чушь, что не очень часто ходишь в церковь, предпочитая уединенную молитву.
Вдова Маньянга отвечает, что в делах молитвы она настоящий боец, и перечисляет людей, которых исцелила, и чудеса, которые сотворила. Ты поднимаешься по щербатым каменным ступеням и, пройдя в ржавеющую железную дверь, оказываешься на темной веранде.
– Заходите, мисс Сигауке. – Вдова открывает вторую дверь. – Вы попали в дом, где живут богобоязненные люди. Видите, вот? – Она склоняет голову.
У ближайшей стены, покрытой запузырившейся краской, несколько столиков.
– Вот. – Вдова останавливается и, опираясь на один из столов, поднимает с пола моток кабелей. – Плоды откровения.
Пыль забивается тебе в ноздри. Ты чихаешь, извинившись за аллергию.
– Откровение было не мне, – продолжает вдова. – ВаМаньянге. Моему мужу. Покойному. Но оно пришло, когда мы молились вместе. Поэтому откровение ему было благодаря мне.
Рассматривая дом, ты киваешь, и тебе удается своим видом выразить одобрение, поскольку обстановка у вдовы, хоть и сомнительная, куда предпочтительнее твоей.
– Телефоны, – с удовольствием объясняет миссис Маньянга, – одно из множества дел, над которыми трудился мой муж, когда меня оставил. ВаМаньянга был не как другие мужчины, что вы! Он помогал студентам университета, ведь после того как ему было откровение, что он призван кому-то помочь, он не знал кому. И поэтому я решила ему помочь. Я сказала, ВаМаньянга, студентов становится все больше, потому что правительство обучает молодых людей. Так разве не тут ты можешь помочь? Разве не тут мы можем помочь? Да, это была я. Я это сказала!
Ты стоишь в темном, заставленном помещении, а хозяйка ищет нужный ключ на железном кольце размером с небольшой бубен, которое вынимает из складок платья бубу.
Первый ключ заедает.
– Не волнуйтесь, – успокаивает она. – Ни о чем не волнуйтесь. Все двери в прекрасном состоянии. ВаМаньянга хотел, чтобы все было так. Чтобы все было в прекрасном состоянии. Так он хотел.
После коротких поисков она вставляет другой ключ. Замок щелкает. Тяжелая тиковая дверь открывается.
– Благодарю тебя, Бог, – провозглашает, проходя вперед, твоя потенциальная хозяйка.
За дверью она останавливается, чтобы сориентироваться. Гостиная долго стояла запертой. Пахнет плесенью.
– Да, благодарю, благодарю тебя, Бог, – декламирует она, – за тот дар, что я имела, за прекрасного мужа.
Комната забита всякой всячиной, как в комиссионном магазине: разномастные столы, кофейные столики из Тонги, в пионер-стиле, капско-голландском, из старых колониальных шпал, а также парочка таких, что можно приобрести на обочине у торговцев и лозоплетельщиков, на них разного рода статуэтки. Тяжелые кресла, диваны, обтянутые кожей антилоп куду пуфы занимают оставшееся пространство. Проходя вперед, хозяйка опирается рукой на спинку стула и подводит тебя к креслу, которое при касании извергает облако пыли.
– Да, каждому, у кого есть соответствующий дух, было ясно, что необходимо повиноваться божественным указаниям, мисс Сигауке, что наши молодые люди, обучающиеся в университете, нуждаются. У скольких из них есть машины? У большинства нет. Так неужели же большинство не страдает? Разве я не права?
Вдова опускается на диван. Ты
– Да, мисс Сигауке, вы понимаете. – Интерес к ее словам воодушевляет вдову. – Посмотрите на себя. У вас есть диплом. – И она опять переключается на студентов, призывая тебя посмотреть на них в свете христианства. – Подумайте о несчастных молодых людях. Мы собираемся на наши женские встречи, и, когда слышим, как в наши дни многие девушки из университета проявляют слабость, у нас разрывается сердце. Я уверена, в ваше время так не было.
Ты киваешь, еще считая себя девственницей, хотя была пара случаев, вселяющих сомнения: если ты в силу обстоятельств вставляла тампон, чтобы не забеременеть, это считается?
– Но сейчас, – продолжает вдова, – молодые в ваших колледжах ложатся со всеми подряд. И поскольку университет там же, где эти девушки, я буду матерью несчастным студентам. Да, сказала я, я буду за ними ухаживать.
По ходу беседы ты узнаешь, что ВаМаньянга, который имел тогда много других деловых интересов, не торопился приступить к действиям по результатам откровения. Май Маньянга же, которая за несколько месяцев до того получила повышение из секретарш в супруги, не хотела упускать момент. Преисполненная энтузиазма, в задней части участка на два гектара она немедленно положила бетонную плиту. Там все еще стоит кусок гофрированного железа, прибитый гвоздями к низенькому столбику и извещающий, что плита должна была стать «Студенческим поселением СаМаньянги». Примерно тогда же, когда фундамент зданий был залит ядом от термитов, чтобы будущие арендаторы могли свободно общаться, Май Маньянга основала таксофонное общество, оборудование которого теперь в беспорядке валяется на веранде.
– Ах, бедные студентки. – Потенциальная хозяйка качает головой и погружается в воспоминания. – Какой тяжелый для них удар! Разве могли они себе представить, что моего мужа вот так у них отнимут? Когда не было никаких проблем. Никаких. Ни в чем. Мы как раз собирались взять студенток. Таким женщинам, как вы, мисс Сигауке, это пошло бы только на пользу. И они были бы в безопасности. ВаМаньянга никогда не бегал к таким, которые чуть что ложатся. Нет, такого ВаМаньянга никогда не делал, не то что другие мужчины, так что можно было спокойно взять студенток.
Ладони у тебя становятся липкими. С тревожным чувством ты пытаешься понять, начинается ли разговор или уже закончился. Под тесной одеждой у тебя капает из подмышек, и в то же время хочется, чтобы вдова говорила дальше, отодвигая момент принятия решения: годишься ты или нет.
– Ах, да, вы узнали, – каркает она.
Ты увиливаешь от прямого отрицательного ответа:
– Красивая фотография.
Снимок, на который упал твой взгляд, стоит в самом центре вдовьего застекленного шкафа. Его окружают полушария, заполненные водой с крошечными хлопьями и макетами башен разных европейских городов.