Безвыходное пособие для демиурга
Шрифт:
Иногда я ловил себя на мысли, что, по-прежнему, жду прихода спецслужб или ожившего Петровича, и именно поэтому не могу уснуть по ночам.
Теперь же, когда нас пригласил Владислав Петрович, у меня появился шанс встряхнуться. Я даже был благодарен за этот звонок, ведь мы еще не подали заявление в ЗАГС, и все в наших отношениях с Лерой еще может сотни раз перемениться. По всему выходило, что Лерин отец ценил меня как человека, а не как будущего зятя.
С собой я взял только «бук». Скорее, по инерции. В ближайшие дни, я это знал точно, я не смогу ни писать,
Возможно, меня подкосила именно реальная смерть генерал-лейтенанта ФСБ Николая Петровича.
Собираясь к отцу, Лера долго вертелась у зеркала, а потом, неудачно повернувшись, разбила его.
Это была скверная примета. Но, убирая осколки, я действовал, по-прежнему, как-то отстраненно.
Впрочем, во мне шевельнулась мысль, что, может быть, это и не плохо: любая неприятность могла пробудить меня от этой спячки наяву. Ярость была бы лучше, чем такая апатия.
И я смело шагнул за порог нашего дома, причем с левой ноги.
Несмотря на зловещие предзнаменования, с Лерой мы не поругались, кирпич на голову не прилетел.
Когда мы пришли на остановку, я неожиданно поймал себя на мысли, что ищу глазами того Петровича, который не в романе, а в жизни – козлобородого сухонького старичка. Ищу и не нахожу.
Мир без чудес казался мне тюрьмой.
Когда мы подошли к Лериному дому, я с ужасом заметил грузовую ритуальную машину. Вот оно: разбитое зеркало! Я как представил, что с родителями Леры что-то стряслось, тут у меня по-настоящему похолодело в груди. А потом меня толкнуло вперед. Меня вело предчувствие, что именно сейчас что-то изменится: кардинально и навсегда.
Не успели мы подойти к подъезду, нам навстречу вынесли гроб, обитый красной тканью. Я понимал, что если человек умер, его нельзя похоронить сразу же. Без справки о смерти не выделят место на кладбище, а справку еще, наверняка, нужно где-то заверить. У нас же самая мощная бюрократическая машина в мире! Может быть, это Петровича несут?
Впрочем, этого быть не могло! Но что-то тянуло меня, влекло. Мне непреодолимо хотелось коснуться руки этого покойника.
– Гера, куда тебя несет? – зашипела сзади Лера.
Она не понимала, что во всем происходящем есть и тайный смысл, и ключ ко всем мирам. Все великое – просто, нужно лишь доверять интуиции и не бояться.
В тот момент, когда гроб вынесли и слегка наклонили, чтобы поднять на борт грузовика, я оказался рядом и заглянул мертвецу в лицо.
Это была странная пожилая женщина. У нее нос свисал спелою сливой, прямо как в русских народных сказках у бабы-Яги. Я сразу вспомнил ее. Она дважды попадалась нам навстречу, когда я шел к Лериным родителям делать предложение…
И тут меня точно молнией поразило: она умерла примерно в одно время с Петровичем! В мою жизнь эти странные люди тоже вошли накануне запуска проклятой компьютерной программы! Это была не старуха, а душа книги! Моей истории. Это она была черной музой!
Я отшатнулся и побледнел.
Все! Больше никогда не сяду за клавиатуру! К черту все эти рассказы! Ведь когда начинаешь что-то сочинять, погружаешься
Когда мы вошли в Лерину квартиру, меня лихорадило. Теперь я знал точно, наверняка, что Никита Аркадьевич действительно уничтожил волшебную книгу, которую все вначале принимали за «Некрономикон».
Фолиант умер, и вместе с его гибелью я стал просто Германом – студентом третьего курса. И никогда мне больше ничего не сочинить, не окунуться в волны черного вдохновения…
Мир волшебников перехитрил меня. Они знают, что однажды я сломаюсь и вернусь к ним. Морозов и Глеб будут ждать.
С осознанием утраты мечты я поднялся по лестнице.
Владислав Петрович вышел навстречу. Ладони у отца Леры были мягкими, теплыми и сухими, но пожатие сильное, как в прошлый раз.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что за маской добродушного увальня не просто скрывалась натура сильная и властная, за ней жил очень могущественный человек.
Повинуясь странному импульсу, я повернул ладонь Владислава Петровича к себе. На среднем пальце как влитой сидел перстень, на который в первую нашу встречу я не обратил особого внимания. На печатке были выгравированы глаз в треугольнике и загадочные символы.
– Вы – масон?
– Боже упаси. – засмеялся отец Леры. – Это мне друзья подарили, зная мою приверженность к антиквариату. Подделка, конечно, но симпатичная.
И вдруг меня охватило сомнение. А не состоял ли Владислав Петрович в каком-нибудь тайном Ордене, и его появление в моей жизни – не является ли закономерным?
Стоп! Это – отец Леры. С Лерой мы учились в одном классе.
Все, я больше не буду писать книг. Никогда!!!
Никогда. Ну, месяца четыре…
– А ты, и вправду, выглядишь не фонтан. – резюмировал Владислав Петрович, оглядев меня с ног до головы. – А ну, давай-ка, на кухню. Я уже и стаканы приготовил. Метод проверенный, ни разу не давал осечек.
– Папа, опять ты за свое! – Лера гневно топнула ножкой.
– Надо же человеку помочь. – отец Леры увлек меня за собой. – Сегодня он различил масонские знаки на моем перстне, завтра найдет в нашей библиотеке «Некрономикон» или сам за ночь напишет «Безвыходное пособие для демиурга… или для деструктора», вечно я их путаю.
– Папа!
У меня потемнело в глазах. Он все знает! Он один из магов!
Я сел на стул и машинально выпил то, что было разлито по бокалам. Похоже, это был коньяк.
– Ну что: папа?
– Герман действительно написал роман. И именно «Безвыходное пособие для демиурга». – пояснила Лера.
– Да? – удивился Владислав Петрович. – Так это ж я так сказал, для примера. Это ведь все равно, что «Оптимистическая трагедия» или «Пир во время чумы» – обычное противопоставление антиподов. Бог и безысходность – вещи несовместимые. Только это я и хотел сказать. И, потом, если одна мысль пришла в голову разным людям, значит, она – стоящая. А ты, зять, выше нос! Знаешь: уныние – смертный грех. А ты сейчас похож на половую тряпку о которую вытерли ноги. Встряхнись!