Безвыходное пособие для демиурга
Шрифт:
Я посмотрел на гофмейстера, на Глеба, но лица их были непроницаемы.
Петрович на экране выкинул руки вперед одновременно с Морозовым. Синие и алые лучи ударили из ладоней и подушечек пальцев. Взрывной волной соперников одновременно отбросило в разные стороны.
– Одно ты забыл, Петрович. – прохрипел, поднимаясь, гофмейстер. – Твой ключ, этот мальчишка, Герман, он ведь вправе менять твою реальность.
– Он не подкупен! – Петрович вытер кровь с разбитой губы и вскочил на ноги. – Не продается вдохновенье. А рукопись уже продана.
– Как
Он не вошел через дверь и не запрыгнул через окно, он отделился от стены. Это было так неожиданно, что в первое мгновение я его не узнал.
Это был Лев Григорьевич, придуманный мной Великий Инквизитор. Он был самым молодым в этом трио волшебников.
– Вот мы и собрались вместе.
Петрович побледнел. Губы его затряслись:
– Стойте!
Но Великий Инквизитор уже шагнул навстречу Петровичу, обнажая свой светящийся кинжал.
Мелькнуло в воздухе и магическое лезвие предателя.
Они ударили одновременно: Лев Григорьевич и Николай Петрович. Оба кинжалами в сердце. И на этот раз чудес больше не было.
С минуту волшебники стояли, обнявшись, а потом пошатнулись и упали на стол, сметая бумаги и часы.
Несколько секунд камера снимала безжизненные тела. А я почему-то смотрел на разбитый циферблат, на стрелки, которые упорно продолжали двигаться, напоминая, что жизнь на этом не заканчивается.
– Общее сходство есть. – выдавила Лера. – Только в книге Великий Инквизитор спасал Геру.
– Больше этот фокус у вас не пройдет.– сказал Никита Аркадьевич, поднимаясь со стула. – Я имею в виду, что с живыми неугодными людьми так разделаться не удастся.
– Да как вы смеете?! – я не захотел, молча, глотать обиду.
– Я все смею. – Морозов хохотнул. – Не смотря ни на что, Герман, ты ведь написал конец романа так, что нам остались одни только трупы. Ведь верно? У тебя не было выбора? Согласен. Ты надеялся убийством защитить того, кого любишь. Я не осуждаю. Просто надеюсь, что ты не войдешь во вкус.
Неужели все маги такие мерзкие и подлые? Психологи хреновы!
– Это только мое дело, какие романы я буду писать. – фыркнул я.
– Пожалуй, ты прав. Следующие твои истории без волшебной пещеры никогда не оживут. Можешь сочинять все, что заблагорассудиться. – Морозов поднялся, придвинул за собой стул к столику. – Но если мы найдем еще одну живую книгу, то ведь можно будет ее переписать для блага и процветания страны, к примеру. Мы ведь не предлагаем тебе, Герман, свои сюжеты. Но мы верим, что ты не пропустишь в наш мир зло. А вот другие люди-ключи могут поступить иначе.
– Потому что они старше и опытнее? – угрюмо обронил я.
– Потому что «идеалист» в нашей стране – слово ругательное и выступает синонимом понятию «дурак». И нас таких, борющихся за идеи, любящих людей, а не деньги – с каждым годом становится все меньше.
– Я не могу. – сказал я. – Я не могу согласиться. Там, внутри того мира я писал, купаясь в волнах вдохновения, но все было мне навеяно. Я попытался сам сочинить концовку, и
– Ты остановил череду убийств. Ведь «Безвыходное пособие для демиурга» – не просто шло по трупам, оно развлекалось, создавая прецедент для убийств, ему нравилось смотреть, как рушится психика людей, как их ломает жажда наживы и алчность власти. Кроме того, ты спас Леру. Так что дело об исследовании по перемещению гражданских лиц из реального мира в область подсознательного закрыто. Ничего не было, Герман.
Я вопросительно посмотрел на Морозова. Тот усмехнулся:
– О, ты непременно станешь знаменитостью, если опубликуешь свой опус, а мы тебе еще и поможем раскрутиться. Ты ведь человек, шепотом говорящий о моем могуществе. Ты мне нужен.
Я лишь недоверчиво покачал головой.
Гофмейстер отсалютовал:
– Оставайтесь. Честь имею. Но мы всегда ждем тебя, Герман. Наше предложение остается в силе. – и уже обращаясь к моему другу, Никита Аркадьевич добавил. – А ты, Глеб, зайди сегодня ко мне в кабинет Петровича. Раскрытие государственной тайны – вещь малоприятная, но я умею ценить дружеские чувства. Верные люди нужны всем.
И Морозов ушел.
Как по мановению волшебной палочки за ним испарились и спецназовцы. Они мгновенно погрузились в три машины и стартовали на огромной скорости.
Стуча зубами, из подсобки высунулись охранник, официант и бармен.
Мы тут же встали и вышли прочь.
– Что тебе будет, Глеб? – спросил я.
– Ты же слышал: внесут выговор с занесением в личное дело, а потом предложат вступить в Орден. Знаешь, это даже круче, чем я мог мечтать. Я, грешным делом, думал, что компьютерные технологии поглотили истинную магию, и скрытые человеческие возможности начали атрофироваться. А оказалось, что каждому человеку в этом мире дан шанс на счастье, нужно только идти вперед и не сдаваться…
Три дня потом я боялся выходить один на кухню. Лера жила у меня безвыездно, пока нам не позвонил Владислав Петрович и сам не попросил пожить у них дома хотя бы недельку.
Я прекрасно понимал, что Лера, в общих чертах, пересказала, что мне пришлось пережить, и что я нахожусь в прострации. Это было правдой, и я принял помощь Лериного отца.
Все эти три дня я ни разу не открыл «ноут», а лишь гулял с Лерой по улице, и когда мы возвращались, то не чуяли под собою ног.
Еще в эти дни я совсем не ощущал вкуса: что бы ни ел, мне все казалось, что рот набит ватой. В голове не было ни единой мысли. В ней царила пустота.
По ночам я не спал, а просто сидел и смотрел в темноту.
Это только кажется, что ночью царит непроглядная мгла. Не правда. Ночь – она серая и когда глаза привыкают ко мраку, предметы обстановки проступают очень отчетливо и вполне натурально.
Мир вокруг меня днем и ночью был словно ненастоящим. Иногда мне начинало казаться, что я все еще там, в волшебной пещере. И тогда я осторожно касался спящей Леры: она никуда не исчезала – и страх медленно отступал.