Безымянное
Шрифт:
На старом шоссе водитель дребезжащего пикапа притормозил на обочине метрах в двадцати перед Тимом. Когда тот поравнялся с грузовиком, водитель окликнул его, высунувшись в правое окно. Белесое, как рыбье брюхо, небо предвещало скорый снегопад.
— Вы, кажется, ранены? — спросил водитель. — Помощь нужна?
Тим остановился у окна. Из решеток веяло горячим воздухом, который жег онемевшие руки. Тим отступил на шаг.
— Вы очень сильно хромаете, — продолжал водитель. — Вы, часом, не ветеран?
Тим не ответил.
— Я служил в Третьем батальоне Девятого полка морской пехоты в Первую войну в Заливе, — пояснил водитель. — А теперь
— Разлагаетесь?
— Разлагаюсь? — переспросил водитель, озадаченно глядя на него через открытое окно. — Первый раз слышу такую формулировку. Наверное, да. Если даже кто-то будет утверждать обратное.
Тим открыл дверцу и залез внутрь.
— Не сочтите за труд, — попросил водитель, заводя машину, — поднимите стекло с вашей стороны.
Тим послушно завертел рукоятку негнущейся когтистой лапой. Кабину тут же наполнила невыносимая вонь.
— Боже! — Водитель открыл свою дверь и выскочил наружу. — Простите. Не в обиду вам, но этот запах…
— Это от ноги, — объяснил Тим и осторожно закатал штанину, демонстрируя.
— Ого! Вам срочно нужно в больницу.
Тим вышел из пикапа, а водитель уселся обратно за руль, торопливо опустив стекло со своей стороны.
— Ни за что! — заявил Тим с обочины. — Никаких больниц.
— Да, я понимаю. Сам не любитель. Но у вас явное заражение, так и умереть недолго.
Тим закрыл дверцу.
— Никаких больниц, — повторил он в окно.
— Вы погибнете.
— Никто вас не просил ради меня останавливаться, — отрезал Тим.
В конце концов он добрался до территории местной старшей школы, где вырубился на бейсбольной площадке прямо за основной базой. Там он то приходил в себя, то опять отключался. Очнулся он под хлопьями первого снега. Отыскав в себе силы снять одежду, он уселся под зимним небом в одних трусах-боксерах, и снежинки испарялись с легким шипением на его раскаленной от жара коже. Близость физической смерти вызывала упоение. Альтер эго почти совсем затих. Никаких больше жалоб на голод и холод. Тим не помнил, когда последний раз ему удавалось удержать съеденное внутри. Победа близка! Он никогда прежде не задумывался о небесах, но теперь точно знал, что Всевышний существует. Без Всевышнего плоть одержит верх, а это невозможно. Он — это одно, а его плоть, его тело — совсем другое, он хочет отделиться от тела и уйти в вечный покой, а этот пусть остается страдать и гнить в земле.
Потом ему пришлось встать и идти.
Под крепчающим ветром и лихорадочно пляшущим снегом он вошел в какой-то городок. Он тащился по обочине, подволакивая ногу, босиком, полуголый, со вздутым от несварения животом. Никто меня не видит, никто меня не остановит, никто мне все равно ничем не поможет. Они просто вызовут………, но будет поздно. Вот только ……… жаль. Она будет дальше пить кофе. Было время, когда я пытался найти средство от этой напасти и перепробовал все, чтобы перестать ходить, даже бросил……… Запах щекотал………Я любил выпить……… на………, вроде как говоря ……… своей……… после очередной проведенной вместе……… Сейчас я бы сказал ей, что все хорошо, если не считать заражения. Все хорошо, если не считать того, как я скучаю по ней и …………?
…………?! Я всегда был плохим…………
Холмистая улица вывела на последний пригорок напротив многоуровневой парковки и дворика с фонтаном в окружении нескольких офисных зданий. Интересно, где закончится его путь? В каком сквере,
Тим повалился на колени на резиновый коврик.
— Ты, сволочь! Ты жульничаешь!
Медсестра при виде его выскочила из-за стойки.
— Он жульничает! — закричал Тим, к которому уже бежала бригада «неотложки».
Неужели ты решил, что я и вправду дам тебе нас убить?
В отделении интенсивной терапии он лежал под именем Ричард Доу, как не имеющий документов. У него обнаружили почечную недостаточность, увеличение селезенки, пониженное в связи с заражением крови давление и повреждения клеток сердца. Еще «траншейную стопу» [3] и дизентерию. Ему требовались вентиляция легких и антибиотики внутривенно. Он не просыпался ни днем, ни ночью.
3
«Траншейная стопа» — особый вид обморожения стопы, возникающий от долгого воздействия холода и сырости даже при умеренных температурах.
Второй вызывал у него непроизвольные звуки. Например, «вуф!» А еще «а-а-а, а-а-а». Они вели нескончаемые разговоры, которые часто возникают в бредовых снах.
В: Кем ты работал?
О: Я был ………
В: Юристом?
О: Да. Это что, допрос?
В: Простое ведь слово — юрист. Почему ты его не помнишь?
О: У разума есть пределы. Знание во всей своей полноте не определяет глубину человеческой……………
В: Чего?
О: Ну, сам знаешь. Человеческой ……………
В: Души?
О: Да, точно, души.
В: Ты уверовал в душу?
О: Да.
В: Я и не думал, что тебя такое волнует.
О: Обычно не волновало.
В: Тогда откуда этот внезапный уклон в мистику?
О: Без Господа верх одержишь ты.
Язвить нехорошо, однако ведь альтер эго первым продемонстрировал склонность к жульничеству. Но как? Получается, второй исподтишка ворует у него память и речь? В прошлой жизни на нервах перед предстоящим процессом Тиму иногда снились перекрестные допросы, в которых свидетель рассказывал о замысловатых технических приемах — анализе почерка, например, или сложных бухгалтерских расчетах. Обе роли, и ведущего допрос, и дающего показания, диктовал он сам, но четко мог лишь спрашивать. Когда же доходило до ответа, рожденный его подсознанием специалист что-то невнятно бормотал, иногда проглатывая целые слова.
Примерно так же происходило и сейчас, только допрос вел второй, а Тим невнятно бормотал в ответ.
Он лежал обвешанный датчиками и подключенный к разной аппаратуре. Он слышал, как они шипят и пульсируют, слышал ровное электронное попискивание собственного сердца. Он понимал, что второй не прочь поваляться тут подольше под капельницами с антибиотиками. Эта сволочь не собирается никуда идти. Этот хитрожопый никуда отсюда не денется. Этого хитрожопого доканывали-доканывали, почти уже уморили, а он взял и сжульничал. Так нечестно! Тим попытался освободиться от многочисленных проводов и трубок — попутно выяснил, сколько пальцев полностью и частично он потерял. Однако, не сумев от слабости отцепить даже капельницу, он снова провалился в забытье.