Беззаконие и отвага

Сухов Лео

— Да ты посмотри, очнулся! — сказало первое чудище голосом Толстого.

— А я бы на его месте не стал! — ответило ему второе голосом Вислого.

— И я бы не стал! — согласилось первое.

— И чего тебе не спится? Вылечишься быстрее! — поинтересовалось у меня второе.

— Прочь от меня, злобные мутанты! — попросил я слабым голосом.

— Сам такой! — обиделось первое чудище.

— И даже хуже! — сообщило второе.

Разобидевшись, оба сразу покинули поле моего зрения, за что я им был искренне благодарен. Обзор у меня и так сильно сузился: картинка

с краю была настолько размытой, что невозможно было её рассмотреть, не повернув голову. Но Филя умный — он логи читал! Поэтому он не будет вертеть головой, ему и так хреново…

— Обзывается! — услышал я, как жалуется на меня один из мутантов.

— Обижает! — поддержал его второй мутант.

— А вы уверены, что он вас вообще узнал? — хмуро уточнил голос Кадета, а потом тот появился передо мной.

— И ты успел мутировать, Кадет? — спросил я, подметив, что и у него с рожей какие-то нелады. — Или тебя тоже подменили?

— Хм… Филя, по сравнению с тобой я — образец красоты и натуральности, — заметил Кадет. — Правда, когда мы тебя подобрали, выглядел ты ещё хуже. Зря не помер!

Что-то ворочалось в моей голове… Что-то важное, чего в себе держать не следовало… И выразить это словами удалось лишь спустя несколько секунд.

— Так зачем вы меня подобрали? Дали бы сдохнуть… — всё-таки сообразил я.

— Опыт перекидывай, и я проявлю милосердие! — Кадет подмигнул.

— Фиг тебе! А не опыт! — ответил я.

Вот теперь всё встало на свои места! Пока остатки моего отряда страдали от ран и кислотных ожогов, пришли инопланетные мутанты, приняли наше обличье — и теперь коварно пытались выманить наш опыт. Но я им так просто не сдамся! Нет!.. Я унесу свой опыт с собой в могилу, но мутантам не отдам! Ни опыт, ни своё обличье!..

Меня опять включили. Однако в этот раз вокруг было темно и страшно. И система писала какие-то гадости:

День шестьдесят первый!

Вы продержались 60 дней!

Разум — тонкая штука! Сохранить рассудок бывает очень тяжело. Ты продержался шестьдесят дней неизвестно где, неизвестно с кем и непонятно как. Тем не менее, ты сохранил рассудок — видимо, веря в своё чудесное спасение. Вера +1

Очень хотелось пить. Безумно хотелось пить… Я попытался пошевелиться, но на меня сразу нахлынули боль, тошнота и головокружение. Пить расхотелось. Шевелиться тоже… Я тихонько застонал от боли, надеясь, что кто-нибудь придёт, погладит меня по головке, скажет, что всё хорошо, и даст таблеточку…

Кто-нибудь не пришёл: он нагло захрапел неподалёку, терзая мой измученный мозг своими неблагозвучными руладами. И мне вдруг стало так себя жалко, что я даже начал чуть-чуть подвывать в темноте… И — о чудо! — кто-нибудь перестал храпеть, хрюкнув в последний раз. Наверно, лучше не издавать звуков… А то вдруг «кто-нибудь» не в духе…

Я решил стойко пялиться в темноту, пока не станет светло, потому что…

Утро

окрасит ярким светом отвратительных чудовищ! И всё-таки этими чудовищами были мои верные «гвардейцы» и я сам — все, кто остался. Все тридцать четыре стойких бойца, больше похожих на порождение ночных кошмаров. Когда я открыл глаза и проморгался, то передо мной предстала картина из серии «Мутанты на пикнике».

— Доброе утро! — поприветствовал меня мутировавший Борборыч. Он сидел перед небольшим костерком, разведённым в земляной яме.

В своей новой ипостаси он был лыс, безбород, с отвратительными волдырями на лице и красными пятнами вокруг них.

— Хотя именно это утро я бы добрым не считал… — добавил он, чуть изогнув то место, где должна быть бровь, и посмотрев по сторонам. — Как самочувствие?

— Отвратительное. Мог бы и не спрашивать… — ответил я и попытался сесть.

Голова закружилась, хоть и не очень сильно. Однако вот больно было… Пожалуй, что везде… Болела нога, упакованная заботливыми неизвестными в самопальную шину. Болела обожжённая кожа — прямо-таки каждой клеточкой. Болела и голова, решив не отрываться от коллектива — то есть, организма. Я даже выдал несколько непечатных выражений по каждому из вышеназванных поводов.

— Радуйся, что вообще смог сесть! — сказал мутировавший Кадет, появляясь откуда-то сбоку. — Честно, я думал, что ты ещё пару дней проваляешься.

Кадету досталось не меньше, чем Борборычу, но в его случае основной удар пришёлся на тело. И правую половину лица он сохранил в неприкосновенности. Зато его руки и торс были одной сплошной мутацией. Местами с него уже слезала кожа… Бр-р-р-р!..

Я осмотрел себя и осознал: выгляжу я ничуть не лучше, даже хуже. На своё лицо я взглянуть не мог, а ощупывать руками побоялся.

— А что с нами такое? — поинтересовался я

— А ты ничего не помнишь? — удивился Борборыч.

— С учётом того, как он башкой приложился и сколько пролежал… Ничего удивительного! — заметил Кадет.

— Кутерь… Какаль…. Кукуй… — я пытался вспомнить, кого мы там победили.

— Нет, общий ход мысли мне ясен! — серьёзно кивнул рейд-лидер. — Но кукуем мы тут давно, а победили кутуль-кава.

Я победно указал рукой на Борборыча и гордо хлопнул себя по ноге — к сожалению, сломанной. И она тут же о себе напомнила — от боли я отрубился, только и успев заметить очередной ехидный лог от системы. Что-то там о сильной боли, которая всех вокруг радует, кроме меня…

Следующее включение Филиппа Львовича было значительно более приятным, чем все предыдущие вместе взятые. Я хотел пить и жутко хотел есть, зато у меня перестала кружиться голова, нога уже не так сильно болела, а места волдырей затянуло коростой. Я шёл на поправку, и система с этим была согласна, сняв дебафы!..

— Ага, прочухался… — довольно кивнул Борборыч, сидевший рядом с костром.

Его физиономия тоже претерпела изменения. Теперь она смотрела на мир грустными глазами и могла похвастать коркой грязно-жёлтого цвета.