Беззаветные охотники
Шрифт:
— Так. 28-я. Смотрим. Нужны цифры. А они здесь только в одном виде. Указан год — «1837»!
Левин (усмехается)
— Твой кунак, как я погляжу, оригинал!
— Я же говорю: с подвывертом! И время такое же, кривое: 18–37!
Левин:
— Господин ведущий. Мы готовы ответить!
Ведущий:
— И как я понимаю, опять отвечает Варваци?
Левин:
— Да. Сегодня его вечер!
Коста:
— Писатель и шпион из Лондона мистер Эдмон Спенсер зашифровал в послании время и место встречи: 27 апреля сего года, то есть послезавтра,
Ведущий:
— Хрустальная сова и звание лучшего игрока года присваивается Косте Варваци!
— И-го-го!
Лошадь в голове весело продолжала ржать. Я обратился к владельцу.
— Не подскажите, где находится Патерностер Роу?
— Сэр желает посетить центр книжной торговли столицы? Вас не устраивает мой ассортимент?
— Что вы! У вас прекрасный ассортимент! И я покупаю обе книги мистера Спенсера! А на Патерностер у меня дружеская встреча.
— Это в Сити, — владелец расплылся в улыбке. — Район кладбища Святого Павла.
— Memento mori! — произнёс я «глубокомысленно»
— Да, да, да! — рассмеялся книжный червь, забирая у меня деньги и протягивая сверток с двумя книгами, в которых, к моему удовольствию, незримо присутствовал и мой след. Скромная моя, так сказать, персона!
… Я с Бахадуром ехал в кэбе из Белгравии в Сити. Не ближний свет. Вот смеху-то будет, если я расшифровал записку неправильно. Больше всего смущало время. Определено оно с изрядной долей допущения, но других вариантов я не придумал.
Время, время, время! Биг-Бена, который и не Биг-Бен вовсе, не видать. И не потому, что на город опускается «желтый гороховый суп», как окрестили лондонцы свой смог. А потому, что его еще не построили. И карманных часов нет! А если бы и были, мне настоятельно порекомендовали их с собой не брать. «Воришки, сыр!» — сказал мне хозяин отеля с той же интонацией, с которой в известном фильме Бэрримор предлагал овсянку Шерлоку Холмсу.
Выехали с серьезным запасом, но я нервничал. Снова эти «пробки». И толпы людские по обе стороны улицы, зажатой коричневыми, почерневшими от копоти домами. И неприглядные картины, от которых хотело воротить нос. В том числе, от запахов мусорных куч, в которых копошились нищие, и от непередаваемого зловония каменноугольного газа, который подавали в уличные фонари.
Пришлось прижать к лицу платок и надвинуть поглубже цилиндр, которым я разжился у бродячего торговца. Этот забавный старьевщик проходил мимо, нахлобучив на голову штук двадцать подобных головных уборов. Мой «Д’Орсе», как и офицерский кивер, слишком выделялся в этом городе, где, казалось, цилиндры не носили только военные. Поэтому не рискнул отправиться на тайное свидание, обставленное с такими предосторожностями, в военном мундире или в любимой шляпе.
Туман сгущался. Уже исчезли контуры домов. Желтые фонари газовых фонарей, как сигнальные бакены, указывали кэбмену путь.
— Кажется, приехали! — неуверенно произнес он.
Кучер спрыгнул с козел и, шаря руками перед собой, исчез в непроницаемой дымке.
— Все точно, сэр! Дом 37! —
Из «горохового супа» вынырнула рука за платой за проезд. Звон монет поглотил все тот же смог.
Мы с опаской вылезли из кэба. Отошли в сторонку, пока не уткнулись носом в заколоченную дверь.
«Что-то на офис журнала не похоже!»
Табличка у двери свидетельствовала, что мы попали по нужному адресу[2]. Я заозирался в недоумении. Ощущение времени и пространства исчезло, как не бывало.
Вдруг послышался стук колес, фырканье лошади. Из тумана раздался голос:
— Коста, ты здесь?
Эдмонд! Я угадал все верно!
Раздался свисток полицейского. Странные тени заметались в серо-желтой мгле. Щелкнул кнут. Кто-то вскрикнул. Раздавшееся почти вплотную цоканье копыт вдруг стало быстро удаляться. Светлячки фонариков задергались поблизости и, в отличие от невидимого экипажа, приблизились, сжимая полукруг.
— Бежим! — шепотом скомандовал я Бахадуру.
Алжирцу дважды повторять не пришлось. Мы бочком-бочком отодвигались от фонариков, прижимаясь к фасадам домов по Патерностер роу. Расстояние увеличилось. Ближайший перекресток позволил нам скрыться от преследования. Мы ускорились. Сворачивали, где предоставлялась возможность, пока не выскочили на стоянку кэбов.
— Layall Street!
— Это где?
— Белгравия, за Букингемским дворцом!
— Так бы сразу и сказали! — ответил кучер-грубиян. — Прошу!
Мы устроились на сиденье кэба, прижавшись друг к другу. Перевели дух. Я рассмеялся. Бахадур поддержал. Кэбмен испуганно оглянулся, услышав хрипы моего товарища, и поторопил лошадь.
Экипаж покинули у известной мне таверны. Я хотел перекусить после всех треволнений. Алжирец почапал в отель. Кажется, у него завязался быстротечный роман с дебелой гостиничной служанкой. Его ждала пища иного рода, чем меня.
С насыщением организма калориями вышло неважно. Таверна закрывалась. На мои мольбы хозяин отреагировал достойно: выдал мне за полшиллинга, как «старому» клиенту, уже третий день посещавшему его заведение, «ланкаширский горшок», краюху серого хлеба и пинту пива. Попросил поторопиться.
Я спешить не стал. Сидел и наслаждался бараньим рагу, пока за стол напротив меня не уселся бесцветный господин. Он принялся сверлить меня взглядом.
— Сэр! Вы мешаете моему пищеварению! — возмутился я.
— А вы, сэр, мешаете английскому правительству исполнять свои обязанности!
[1] До середины XIX в. вайнахские и лезгинские (тавлинские) кинжалы были длиннее традиционных черкесских.
[2] Лондонский офис Blackwood’s Edinburgh magazine будет открыт лишь в 1840-м году. Здание уже было приобретено. В нем шел ремонт.
Глава 7
Вася. Крепости Грозная и Внезапная, март-апрель 1839 года.
Храбр, как Граббе — так про него говорили. Репутация Павла Христофоровича в войсках была исключительной.