Безжалостная ложь
Шрифт:
Внезапно она поняла, что платье у нее по-прежнему расстегнуто, и подняла вторую руку, чтобы запахнуть его.
– Насколько дело касается меня, ничто не изменилось. Я-то не передумал. А вы?
– Вы, должно быть, ненавидите меня… – прошептала она, сознавая, что она-то в такой ситуации ненавидела бы.
– Я вас обидел, и вы отплатили мне единственным способом, в ту пору вам доступным, – ответил он с чуткостью, разбередившей старые раны. – Конечно, я разозлился – сперва разъярился до умопомрачения, отчего и решил не упускать вас из виду, но у меня было два года, чтобы примириться.
Последняя фраза была ей жестоким ударом, она давила нарастающим ужасом, а он продолжал:
– Вам ведь нелегко причинять боль другим, даже если это, по-вашему, оправданно, не так ли, Герцогиня? Так почему же вы не позволите мне показать, насколько вам будет легче доставить удовольствие?..
И показал, целуя ее приоткрытый рот, наделяя ее силой вожделения.
Под его поцелуем она поняла, что ее отвага иссякла. Ей была ужасна даже мысль о признании в том, насколько больше она поступилась честью. Ей отчаянно хотелось поверить, будто он знает все, хотя стало до боли ясно, что не все.
Чудесная отсрочка была только временной, но внезапно ей стало все равно. Будь что будет! Не собирается она рисковать и ждать еще два года, пока гнев Моргана утихнет и он снова заключит ее в объятия, если это вообще возможно. Он ей нужен сейчас, именно в этот миг. Ей нужна страсть, способная ее исцелить, вожделение, с помощью которого она выразит свое молчаливое раскаяние, свою невысказанную любовь…
Он снял ее с колен и повернулся к ней, когда она прилегла рядом с ним на диване. Рука, запахивавшая платье, протянулась к нему и проникла под рубашку, тогда Морган нетерпеливо стянул ее через голову, взлохматив темные волосы и впервые ошарашив Клодию зрелищем своей наготы. Он был широк и силен, легкий загар рельефно подчеркивал мышцы на гладкой, почти безволосой груди. Клодия испытующе коснулась твердой кости между плоскими, мужскими сосками.
– Разочарованы? Для иных женщин мужественность и волосатость – неотделимы. Уверяю вас, я не менее мужчина, хотя и не волосат.
Ее ошарашило, что он считает, будто ее нужно в этом уверять.
– Знаю.
Ладонь ее распрямилась, из груди его исторгся шипящий выдох, и квадратные мускулы его плоского живота над брюками с кожаным ремнем напряглись, дразня ей пальцы.
– Теперь моя очередь. – Он отогнул расстегнутое платье, на этот раз стянув его с ее плеч и нежно освобождая ей руки.
Она следила за знойным его лицом, напрягшимся, когда он коснулся декоративного бантика между кружевных чашечек ее бюстгальтера и плавно обхватил пальцами пластиковую застежку.
– Вы это не первый раз, – проговорила она задыхаясь, не в силах сдержать напряжение. Сама она расстегивала бюстгальтер только двумя руками, а он изловчился – одной.
– Но никогда со столь восхитительным предвкушением, – бойко ответил он, и она наверняка возмутилась бы, если бы не его напряженно пылающий взгляд и страстно трепещущие ноздри, впивающие еле ощутимый аромат ее тела. Тихое щелканье застежки громом, прогремело в ее ушах, и она закрыла глаза, сосредоточиваясь
Не произошло ничего, и, страстно желая его касания, но стесняясь это высказать, она подняла тяжелые веки и увидела, что он изучает ее лицо с яростным мужским наслаждением. Убедившись, что полностью завладел ее вниманием, он очень медленно и легко отодвинул замысловатые кружева, стараясь не прикасаться к ней, и не отводил взгляда от ее глаз. Лишь когда тонкие бретельки соскользнули по ее рукам, он снова опустил глаза. На одно мгновение воцарилась полная тишина.
– Я вижу, как бьется твое сердце, – сдавленно произнес он, все еще не касаясь ее; она посмотрела и увидела, что это правда: затверделый левый сосок видимо пульсировал в такт с убыстрившимся внутренним ритмом в ее груди. Нежная кожа как будто подрагивала с каждым легким движением – деликатное, но недвусмысленное предложение, заставившее Клодию покраснеть.
Это казалось до ужаса бесстыдным, наглой демонстрацией ее жадного вожделения к нему – и каждый дюйм ее открытой кожи неумолимо залила краска, еще более напрягая ей груди горячей, свербящей тревогой чувственного ожидания.
Морган улыбнулся и, одержимый обольстительной надеждой, сосредоточенно обхватил пальцами разгоряченное приношение.
– Когда мои губы ощутят тебя, я почувствую твое сердце, – и пригнул голову, до того медленно, что Клодия прикусила губу, лишь бы не вскрикнуть.
Наконец горячая, шелковистая влажность обволокла и поглотила ее, изнемогающую под изысканными ласками его губ, и на этот раз она вскрикнула, после чего испытала муку, когда он поднял голову.
– Больно?
Ее пальцы погрузились в его короткие жесткие волосы, притягивая назад.
– Нет… да… прошу… не надо останавливаться…
Его улыбка прожигала ее насквозь, взгляд пылал.
– Повинуюсь, Герцогиня. – Рука, ласкавшая ей грудь, властно сжалась. – Только скажите, что вам угодно, и тотчас исполню. Ваше удовольствие – достойная мне награда…
Его темная голова снова склонилась над нею, и она изогнулась под его умелым, сладостно-грубым ртом, зная, что незачем что-либо ему говорить, что он все понимает и так и всегда будет понимать все ее желания – даже раньше ее самой…
Щедрые ласки ее груди длились и длились, и наконец обещанная услада затопила ее, и ей захотелось большего, гораздо большего; она пробежала пальцами по широкой борозде между мускулами на его пригнутой спине с пронзающе ясным требованием, повлекшим стремительный ответ.
Немногими быстрыми, скупыми движениями Морган сорвал измятое платье с ее бедер и избавился от джинсов с резким стоном, когда их грубоватая ткань задела его разгоряченную, восставшую плоть. Значительно дольше он снимал с нее простые льняные трусики, как бы восхищаясь контрастом их скромности и вызывающей зазывности ее бюстгальтера, он наслаждался непроизвольными движениями ее тела, пока с истомной лаской спускал последний покров по ее трепетным бедрам. Она чуть не умерла от восторженного шока, когда легким поцелуем он коснулся мягкого треугольника ее темных кудрей, так выделяющихся на фоне жемчужного глянца ее, бедер, и стал избавляться от собственных трусиков.