Библиотека мировой литературы для детей, том 49
Шрифт:
— Отдай ему котенка, Милутин, — взмолилась мать.
Паром оттолкнулся от берега и стал быстро пересекать реку. Обливаясь слезами, простились мы с Рыжим котом. Мы стояли на берегу до той поры, пока паром не вернулся на банатскую сторону и паромщик с двумя стульями на плечах и котенком за пазухой не скрылся за высокой насыпью.
— Куда теперь? — озабоченно спросила мать.
Отец долго вглядывался в необозримую равнину Бачки. На лице его была написана тревога…
— Едем прямо, — сказал он, силясь улыбнуться. — Прямая дорога — самая
Он дернул поводья, и лошади тронулись. Я сидел на задке телеги и с грустью смотрел на Тиссу и на противоположный берег, куда жестокий паромщик увез моего любимца. Увижу ли я его когда-нибудь?
НА ФЕРМЕ
Через день мы прибыли на ферму, хозяина которой звали Лайош. А может быть, он был Янош? Помню только, что был он необыкновенно толстый, такой толстый, что не мог сам подняться со стула — ему помогали двое слуг. Я уверен, сынок, ты еще не видывал такого толстяка! Я и сейчас еще смеюсь до слез, когда вспоминаю его пунцовое лицо, жабьи глаза и огромные обвислые губы.
— Сударь, — обратился к нему отец со смиренным поклоном, — мы бедные люди и хотели бы у вас работать. Мы не переборчивы, согласны на любую работу.
Газда Лайош, или Янош, кивнул головой, а потом что-то пробормотал себе под нос.
Отец повернулся и устремил на нас вопрошающий взор.
— Кто-нибудь понял, что он сказал?
Мы все отрицательно мотнули головой.
— Гм… — произнес отец, снова поворачиваясь к газде Лайошу, или Яношу. — По рукам, сударь, мы согласны.
— Ммм… — промычал газда Лайош, или Янош, тяжело вздыхая.
— Будете получать два динара в день, — перевел нам слуга, стоявший по правую руку газды Лайоша, или Яноша. — Плата невелика, зато на харч у нас не жалуются.
— Это я сразу заметил, — сказал отец, глядя на хозяина. — А что мы будем делать?
— Ходить за свиньями! — вставил левый слуга.
— Все? — удивился отец.
— Ага! — ответил правый слуга (по всему было видно, что он важнее левого). — Ферма большая.
— А когда мы будем получать эти два динара? — спросил отец.
— Szombat [2] ,— значительным тоном проговорил газда Лайош, или Янош.
Правый слуга перевел:
— По субботам, после вечерней мессы.
— Он сказал только «по субботам»! — вмешался я. — А «после вечерней мессы» вы сами прибавили!
Отец бросил на меня довольный взгляд и улыбнулся.
— Наш хозяин, — заговорил левый слуга, — рассчитывается с батраками после вечерней мессы. Так повелось со времен Иштвана Фенеши и так будет до скончания века!
2
Суббота (венгр.).
— Я не возражаю, — добродушно сказал отец. — Где мы будем жить?
Правый слуга кликнул со двора работника и, показав на нас
Телега медленно катилась по пыльной, ухабистой дороге. Отец погладил меня по голове и восхищенно произнес:
— У тебя, сынок, талант к языкам! Может, ты знаешь, что говорил газда Лайош, или Янош, в самом начале?
— Еще бы! — самоуверенно воскликнул я. — Он сказал: «Мне нужен свинопас!»
— В жизни бы не додумался! — искренне сказал отец. — Черт бы его побрал, этого жирного борова!
— Кажется, нам здесь будет неплохо, — заметила мать, оглядывая возделанную равнину, с одной стороны окаймленную молодым лесом, с другой — узеньким ручейком. — Мне здесь нравится.
— А что он ест? — спросил мой младший брат Лазарь, всегда занятый мыслями о еде.
— Слезами и потом нашим кормится, — грустным голосом ответила мать.
— Хочу быть таким толстым, как газда Лайош, — решительно заявил Лазарь, не обращая ни малейшего внимания на печальное лицо матери и звучавшую в ее голосе грусть. — Если б я был таким толстым, мне бы никогда не хотелось есть!
— Ну а вам здесь нравится? — обратился отец к моим сестрам.
— Без Рыжика мне везде плохо, — проговорила сквозь слезы Милена. — Нейдет он у меня из головы, и все.
— У меня тоже, — сказала Даша.
— А может, паромщик уже съел его? — предположил Лазарь.
— Люди не едят кошек! — авторитетно заявил Вита. — Не едят, не едят, не едят!
— А я бы съел и кошку, и крокодила, и дракона, и тигра, потому что я есть хочу!
— Рыжика тоже съел бы? — спросила Милена и разревелась.
Лазарь задумался.
— Его нет. А остальных съел бы!
Вскоре мы подъехали к маленькому белому домику на опушке леса. Отец спрыгнул с телеги, обошел его вокруг и торжественно возгласил, что «это рай, а не жилище» и он надеется, что «господа будут довольны». Ну а ежели сей приют им не по вкусу, он сию же минуту расторгнет контракт.
В сравнении с халупой в имении сиятельной графини Ленер дом этот выглядел настоящим замком, и потому восторг отца был вполне понятен. Провожавший нас работник показал на видневшиеся невдалеке небольшие загоны и велел завтра явиться к Михаю Роже.
— Гм… — произнес отец, с улыбкой глядя на меня. — Был ты кошатником, теперь станешь свинопасом. Как-никак повышение.
Мы разместились в нашем новом жилище, а назавтра все, кроме мамы и Лазаря, отправились на работу. Мы носили воду, наполняли корыта пойлом и отрубями и так к концу дня устали, что заснули, едва проглотив скудный ужин, за которым пришлось идти к хозяйскому дому. У котла с мамалыгой стоял правый слуга и заносил в длинный список имена тех, кто уже получил еду.
Дни проходили незаметно, серые, унылые, однообразные. В редкие минуты отдыха я все чаще думал о том, почему мы ведем кочевую жизнь, почему у нас нет своего угла, как у других людей. Мысль эта с каждым днем все больнее врезалась в мою душу, наводя тоску и уныние.