Бич Божий
Шрифт:
— Чепуха. Драгоценности оторвём, книги уничтожим, вам сломаем спины.
— Господи! — неожиданно закричал Кирилл. — С нами вы вольны делать что хотите, но к Святому Писанию прикасаться грех! Бог вам не простит.
— Нет иного бога, кроме Аллаха, и пророк его — Магомет, а святая книга одна — Коран.
— Но Мохаммед признавал Иисуса, а по-вашему Ису, — как великого пророка. И в Коране много общего с Библией! — наседал блондин. — Мусульмане с христианами — братья. Мы должны воевать не друг с другом, а с язычеством поганым!
Но Асфар только отмахнулся:
— Не желаю слушать. Доложу Кирею — как прикажет,
— Я и так помогаю вам — перевожу. — Молодой человек говорил печально и без тени подобострастия.
— Помогаешь по принуждению, потому как уйти не можешь. Станешь мусульманином — обретёшь свободу. Сам же видел: наш ислам выше христианства; больше богобоязни, строже нормы; очищает душу и тело, запрещает вино, но зато разрешает жениться сразу на четырёх.
— Я люблю одну, и других женщин мне не надо. А она — христианка. И поэтому никакой иной веры не приемлю.
— Глупый человек! — сокрушённо сказал Асфар. — Мог бы жить по-царски, богатеть и здравствовать... — И степняк, кликнув часовых, распорядился сопроводить Милонега в его палатку.
С неба сыпалась морось. Ныла раненая рука. Пальцы плохо слушались: был нарушен нерв, и упорный юноша разрабатывал кисть каждый день, постоянно сжимая круглый полированный камушек. «Настенька уверена, будто я погиб, — думал Милонег. — Если Вовк и Свенельд добрались до Киева, то поведали о гибели Святослава и всего войска. Значит, и моей... Лучше умереть, чем прислуживать хану Кирею!» Он вошёл в палатку, опустился на тюфяк, набитый конским волосом. Внутрь заглянула дочка Асфара — Райхон: пол-лица закрыто платком, бархатная курточка и цветные шальвары; девушка ухаживала за ним в дни болезни и кормила с ложечки, обучала печенежским словам, а теперь часто забегала, угощая то кумысом, то душистым кебабом, то рахат-лукумом. И её глаза походили на жареные каштаны.
Сев перед ним на корточки, печенежка спросила Савву:
— Свет очей моих, почему ты грустен?
Он провёл рукой по её плечу:
— Скоро мы расстанемся.
У Райхон потемнели её каштаны:
— Ты от нас уходишь?
Милонег горько рассмеялся:
— Скоро я отправлюсь на небо. Чтобы самому посмотреть, кто же там находится — Саваоф, Яхве или Аллах.
— Шутишь, да?
— Нет, серьёзно. Я сказал окончательно, что ислам не приму. И теперь для меня лучший выход — смерть.
Девушка закрыла лицо.
— О, я знала, знала, — прошептала она, — этим всё и кончится. Нам с тобой быть не суждено. Ты меня не любишь...
— Милая Райхон! Ну зачем ты заводишь старый разговор? Я давно тебе честно всё сказал. Я люблю тебя как сестру, как свою спасительницу, как верного друга...
— Горе мне, горе!
— Ну не плачь, пожалуйста. Лучше помоги.
— Как? — спросила она, отводя ладони от глаз.
— Дай мне свою одежду. Я в неё облачусь и пройду мимо часовых, словно это ты. А тебя свяжу и оставлю в палатке, чтобы все подумали, будто я на тебя напал. И забрал твой наряд насильно.
В первый момент дочь Асфара наотрез отказалась:
— Ты, пожалуй, смеёшься надо мною? Чтобы
Но потом, поразмыслив здраво, уступила логике:
— Если ты меня не любишь, то хотя бы останешься жив. Много хуже знать, что могла спасти дорогого человека и не сделала этого.
— Ты, Райхон, молодчина! — восхитился Савва.
— Просто я — девушка, которая любит.
Отвернувшись, она стала раздеваться. Пали на землю бархатная курточка, шёлковый платок и сорочка. Матово сверкнула смуглая спина. Чёрные красивые волосы были заплетены в бесконечное количество мелких кос. Между тем Райхон развязала тесёмки на боку и, нагнувшись, отчего на спине вместо желобка обнаружились бугорки острых позвонков, стала снимать шальвары. Наконец дочка тысяцкого, стоя к Милонегу спиной и сжавшись, попросила нервно:
— Ну скорее же — связывай меня!!!
Он разделся тоже, рукавами своей сорочки стянул ей запястья, а портами — щиколотки. С шеи снял платок, на котором держалась раненая рука, и сказал Райхон:
— Это — на лицо. Якобы для того, чтобы ты не могла кричать. Девушка откинула голову:
— Поцелуй меня, пожалуйста, на прощанье...
Взяв её за плечи, развернув к себе, он впервые увидел, как она прекрасна: мягкий разлёт бровей, тонкие точёные ноздри, пух на верхней губе, круглый подбородок...
— О Райхон! — взволновался Савва. — Ты само совершенство! Правда...
— Оставайся, не уходи... И прими ислам... Мы тогда поженимся...
Сын волхва ответил:
— Не могу... не могу, хорошая... — И приник устами к её устам. А потом накрыл их своим платком, крепко завязав его на затылке. Девушка легла на тюфяк, Милонег набросил на неё одеяло и начал облачаться в пёстрые шальвары.
А надев на себя женский туалет, повязав накидку и оставив лишь глаза, он взглянул належавшую Райхон. Та кивнула:
— Мы-гы...
Он ответил:
— Прощай! И прости за всё. Ты прекрасный друг. Да хранят тебя наши боги! — И, стараясь имитировать женскую походку, выскользнул на воздух.
А в степи Асфар и четыре его подручных приводили в исполнение приговор Кирея: книги сжечь, а монахов зарезать. Братья во Христе, перепуганные и жалкие, умоляли своих убийц одуматься, не губить свои бессмертные души.
— «Не убий», — сказано в Святом Писании. «Возлюби ближнего, как самого себя», — повторял Паисий. — И тем более, мы ни в чём не виноваты. Мимо проезжали, и всё. Никого за это не убивают.
— Уничтожить неверных — благо, — отвечал Асфар на ломаном греческом.
— Книг не трогайте, лучше их прочтите, — убеждал Кирилл. — И небесная благодать снизойдёт на вас!
— Замолчи, шайтан! Сам сейчас книги и сожжёшь. Дайте ему кресало.
Белокурый инок трясся, челюсть его дрожала, словно в лихорадке, но монах смог проговорить:
— Ни за что! Не заставите и под страхом смерти!
— Ну, тогда получи! — и Асфар полоснул ножом по его тонкой шее.
Тот схватился за рану, чувствуя, как кровь обжигает пальцы. Закатил глаза, захрипел и рухнул. Судорога свела его тело. Он застыл, и прозрачные голубые глаза вмиг остекленели. Мелкий дождь сыпался на них, а глаза стали неподвижны и бесчувственны.