Бич Божий
Шрифт:
Милонег сражался отчаянно. Он орудовал палицей и свалил на землю многих степняков. Щит его пробили. Пролетавшая стрела полоснула щёку, и кровища хлынула, попадая в рот. Всё смешалось перед глазами: кони, кожаные куртки и остроконечные шлемы. Князь махал мечом где-то сзади, иногда Милонег слышал его проклятия и старался отбивать рвущихся к нему печенегов. Неожиданно вперёд выехал Асфар: мощный, грозный, весь забрызганный кровью. Савва бросился к нему, палицу занёс, но толстяк проявил завидную ловкость — и его клинок впился в руку юноши. Палица упала, перерубленная кость повисла. Понимая, что князь в опасности, Милонег обернулся к Святославу и хотел предупредить: «Берегись! Асфар!» — но не успел. Резкий удар по шлему оглушил сына Жеривола, выбил из седла. Он упал без сознания — в воду, в грязь, под безжалостные копыта...
Опустилась ночь. Битва
А в шатёр Кирея, отшвырнув полог в сторону, забежал Асфар. Жирное его лицо источало радость, Впереди, как ценнейшую реликвию, он сжимал кожаную сумку.
— Ну? — спросил его хан.
— Слава нам! — произнёс Асфар. — Мы разбили русичей! — и, упав на колени, запустил руку в сумку.
Хан увидел: показался над краем кожи полновесный Асфаров кулак в перчатке — он сжимал пук волос; вслед за волосами появилась лысина, а потом и вся голова Святослава — серая, с закрытыми веками и с разинутым ртом — страшная, свирепая. Пятна чёрной крови запеклись на обрубленной шее.
Хан Кирей оставался бесстрастным. Он сказал, не моргая:
— Хорошо, Асфар. Я тебя награжу. А теперь отдай эту голову лучшим ювелирам: пусть очистят череп, окуют серебром и отполируют, сделают красивую чашу. Буду пить из неё кумыс.
— Слушаю, светлейший!..
Так закончил свой жизненный путь сын княгини Ольги. А больной Ярополк превратился в единственного законного правителя в Киеве. Но надолго ли?
Воеводы Вовк и Свенельд беспрепятственно продвигались к северу. У варяга были далеко идущие планы: он желал не только возвратить Древлянскую землю, но и самому сесть на княжеский стол, подчинив себе также Новгород. Вместе с сыном Лютом он рассчитывал сделать это быстро.
Иоаннополь (Преслава), лето 972 года
Калокир был единственным сыном протевона Феодосия. Он родился двадцать девять лет назад в Херсонесе Таврическом и с младых ногтей радовал отца цепкостью ума и хорошей памятью. В десять лет знал наизусть Гомера и поэму «О святом Киприане», пользовавшуюся в Византии большой популярностью. Хорошо разбирался в точных науках, рисовал, виртуозно играл на арфе, обладал приятным певческим баритоном. В Херсонесе многие богатые семьи так и мечтали выдать дочек за красивого и знатного жениха. Но его отец Феодосий думал о карьере сына в столице. Зная, что больной Константин Багрянородный лечится на водах Бруссы, протевон под предлогом собственного недуга (мнимого, разумеется) устремился туда же, взяв с собой Калокира. Юноша понравился императору, он велел принять сына Феодосия в университет без экзаменов и назначить именную стипендию. О, счастливые годы юности! Шумные пирушки, переходящие в коллективные оргии... В эти годы Калокира заметил евнух Василий, отстранённый от дел и недолгое время читавший лекции по истории римского права. Выходец из Тавриды стал его любимым учеником. А в июле 963 года сын Феодосия участвовал в штурме дворца Иосифа Вринги и тем самым способствовал воцарению василевса Никифора. Евнух в благодарность за это сделал его помощником логофета в департаменте внешних сношений и почт, а Никифор впоследствии присвоил титул патрикия.
В то же время василевс получил письмо от правителя Херсонеса — протевон сообщал об активности Святослава и прямой угрозе византийской колонии. Феодосий взвывал о помощи. И тогда Никифор по рекомендации Нофа разработал отличный план: подкупить киевского князя и отвлечь его от Тавриды, бросив на борьбу со строптивыми болгарами. Миссию поручили возглавить Калокиру. Он отправился домой в Херсонес.
В отчем доме было всё по-прежнему: тишина, уют, лёгкое вино и неспешные разговоры о торговых сделках. Святослав, по слухам, вместо юга поскакал на восток — усмирять взбунтовавшихся вятичей. И расслабленный Калокир год провёл у родных пенатов: личные дела отвлекли его от политики — он влюбился в Агнессу, дочку знатного херсонесца, сделал предложение и женился. Их медовый месяц был великолепен: ласковое море, бархатные персики и не менее упоительные перси. А потом и новость — тоже из разряда приятных: юная жена Калокира оказалась беременной. В марте 967 года у супругов родился мальчик, названный в честь покойного дедушки Агнессы Львом. А спустя два месяца Калокир отправился в Киев — подкупать Святослава и нацеливать русское оружие на Болгарию... Всё дальнейшее вам уже известно.
Став
Он стоял на пристани в золочёном тюрбане и пурпурном плаще; на цепи из чистого золота красовался орден — знак доместика Паристриона, символ власти; драгоценные камни усыпали всю его одежду. Калокир смотрел на швартующийся корабль и с волнением думал, сможет ли опять полюбить Агнессу. Пятилетняя разлука — не пустяк. Льва она родила, не успев разменять третьего десятка — нежная, цветущая, голова в забавных кудряшках. А теперь ей исполнилось двадцать два. Если Агнесса вновь ему понравится, будет очень славно, ну а если нет... Впрочем, о плохом думать не хотелось. Калокир взглянул на сброшенный трап.
Первым на мостках появился мальчик — рыженький, подвижный. Посмотрел на отца хитрыми глазами серо-изумрудного цвета. Что-то сказал и скрылся. Наконец, поддерживая мантию, выплыла Агнесса. Или не она? Калокир сначала даже не понял, удивился: неужели эта красавица, стройная и гордая, с незнакомым выражением губ — лёгкого презрения ко всему — есть его жена? Сердце его забилось от счастья: хорошо, что она приехала, он не прогадал!
Калокир двинулся к мосткам и помог ей сойти на землю. Руки Агнессы были лёгкими и холодными. Оба супруга встретились глазами. «Ну? — спросила она. — Я по-прежнему хороша собой?» «Даже лучше, — ответил глазами он. — Ты во многом другая, и такой мне безмерно нравишься». «Ты мне тоже, — заявила она глазами. — Думаю, мы поладим — и в быту, и в постели». «О, я жду этого мгновения с нетерпением!» согласился он. Вслух же проговорил.
— Ваша светлость, разрешите приветствовать вас на земле Паристриона.
Агнесса склонила голову (волосы её были тщательно прибраны и заколоты драгоценными шпильками):
— Благодарна вам, ваша светлость, за возможность приехать к вам и участвовать в вашей жизни, как и подобает супруге. Я давно считала, что моё соломенное вдовство странно затянулось.
— Видит Бог, я призвал вас к себе при малейшей возможности.
— Очень буду рада, если это правда.
— Вы ревнуете, ваша светлость?
— Я? Отнюдь. Наша вера учит людей смирению. И наказывает за грех прелюбодеяния — так ли, ваша светлость?
— О, конечно же, ваша светлость. Я пред вами чист.
— Столько месяцев воздержания, ваша светлость?
— Как монах, как последний евнух. Только с думой о вас я всегда вставал и ложился. — На его лице было выражение благородной святости.
Зная, что патрикий нахально лжёт, благоверная рассмеялась в голос:
— Вы такой же, как пять лет назад. Это поразительно!.. Разрешите представить вашей светлости сына Льва: поклонись отцу, непослушный мальчишка! Я измучилась с ним за время пути: так и норовил выпрыгнуть за борт — всё хотел увидеть, как плывут акулы.
Лев разглядывал родителя с любопытством и без тени страха. Калокир нежно улыбнулся:
— Здравствуй, дорогой. Ты доволен путешествием?
— Нет, не очень. Я надеялся, что на нас обрушится какой-нибудь шторм, поломает мачты, разорвёт паруса и наделает массу бед.
— Вот, извольте видеть, — фыркнула Агнесса. — Это не ребёнок, а какой-то разбойник. С ним ещё наплачемся.
До Преславы-Иоаннополя ехали не больше восьми часов. В городе высоких гостей встретила болгарская знать, патриарх Дамиан, присланный Константинополем, и стратопедарх Пётр Фока, находившийся в распоряжении Калокира. И хотя последствия прошлогоднего штурма всё ещё бросались в глаза — не везде восстановленными домами, чернотой обгорелых мостовых, — в целом бывшая столица выглядела пристойно: золочёные купола церквей, пышные сады, белые дворцы. Впрочем, здесь не чувствовалось налёта античности, характерного Херсонесу; здания попроще, а толпа на торжище покрикливее. Встретить на улочке Преславы кур и уток, а порой и свинью, лежащую в луже, было делом обычным; власти Херсонеса с этим боролись, живность в городе не бродила, разве что собаки, да и то нечасто. В общем, у Агнессы после первого впечатления от города выражение губ сделалось ещё амбициознее. Не понравились ей и встречавшие их бояре — суетливые и подобострастные. Патриарх Дамиан показался злым — плоское лицо и бородка клинышком; евнух Пётр — просто отвратительным, с мокрой нижней губой и вторым подбородком. «Господи, куда я приехала?» — думала Агнесса, наблюдая своё окружение.