Бифуркатор
Шрифт:
– Что случилось в музее?
– спрашивает Стёпка и оборачивается. Я тем временем задрал ногу на сиденье и оглядываю кроссовок. Подошва справа располосована. Расшнуровываю обувь.
– Шаман пришёл, - коротко отвечаю.
– Знаю. Ждали оранжевых, а пришёл этот болван. Чего он хотел? Разве он не наш друг?
– Ага, как же, - ворчу я.
– Он хотел меня убить и забрать Глобус. Он послал нас за ним только потому, что я - Девятка и смогу пройти сквозь силовое поле. Потом, как ты понима-ешь, хотел отобрать Глобус как конфетку у малышей. Думаю, нас он мог
– Ну конечно, - Стёпка хлопает себя по лбу и откидывается на сиденье.
– Глобус - это ловкий стратегический ход. Имея его на руках, можно было пойти на дипломатические переговоры с доктором Вечностью.
– Вот пусть теперь себе яйца оторвёт!
– прикрикиваю я, невероятно злясь.
– Глобус у нас и дипломатические переговоры вести будем мы! И только МЫ!
– Ты молодец, Тёмка, - вяло смеётся Стёпка.
– А что, поле там и правда было?
– вдруг спрашивает Серёга. Взгляд у него глуповатый, а тон голоса смирённый. Думаю, не маленький, понимает, что любая искра может сейчас разжечь огонь.
– Конечно, было, - отвечаю.
– А как ты узнал? Почувствовал.
– Да ни хрена я не почувствовал, - хмуро пожимаю плечами и рассматриваю ступню. Справа маленькая царапина. Кровь едва сочится. Надо сказать, что отделался я легко. Че-тыре снайпера, - а я насчитал именно столько, - плюс пули рикошетят, а на мне лишь по-марка. В меня мог попасть любой снаряд. Но судьба. Так и поверишь в голливудские боевики.
– Я просто прошёл в дверь, - продолжаю, надевая кроссовок.
– А вот они пройти не могли. Столпились у косяка как свиньи у хлева и топтались. Уговаривали Глобус отдать.
– А где же наш Буратино?
– хмурится Сергей.
– Не знаю, но слава Богу, что он не появился. Его только не хватало. Давайте двигать дальше.
– Да пора бы, - вздыхает Сергей.
– Только куда двигаться?
– потом смотрит на часы.
– Начало первого только. До поезда нашего ещё десять часов.
– Пацаны!
– Стёпка тревожно оглядывает нас.
– А вдруг здесь и билеты другие? Вдруг нас на поезд не пустят?
– Ой, давай не будем о мрачном, - с отвращением морщится Сергей.
– Лучше проверь в бардачке. У таксистов Москвы часто атлас Москвы лежит.
– Ага.
Как выяснилось, среди кучи бумаг бардачка действительно оказался атлас. Оставив его Серёге, Стёпка вышел проверить номер дома и название улицы. За другом выкарабкался и я.
Жилой дом перед нами, некогда бежевого цвета, покрылся паутиной трещин, свет в ок-нах не горел. Раскидистые вязы во дворике переплели меж собой лапы крон, отсекая остатки мрачного света, погружая подъездную дорожку во тьму самой настоящей ночи. На заброшенных каруселях, кажется, никто не качался уже несколько десятилетий, трава в палисаднике вялая, асфальт лижут десятки грязных газет, обёрток и прочего мусора. Жалко, грустно и почему-то стыдно.
Вернулся Стёпка. Сообщил Серому адрес и облокотился спиной на машину рядом со мной.
– Жуткая реальность, - констатировал он, поглядывая, как я извлекаю из-под
– Отцепил его?
– Да. И хочу совсем избавиться, - говорю.
– Придётся из затылка вытащить эту хреновину.
– Угу.
– Полагаю, это больно.
– Плевать.
Стёпка смотрит мне в глаза, и я чувствую его испуг и печаль.
– Тёмка, ты не переживай, - вполголоса приговаривает он.
– Мы справимся с навалившейся проблемой. Не позволяй этой войне съесть тебя. Ты вернёшь Андрюшку, мы вернёмся обратно домой и будем жить как раньше.
– Да я понимаю, - морщусь и сматываю провод.
– Просто, всё грустно и страшно. Ну... я отойду. Сейчас не хочется ни о чём говорить.
– Понимаю, - Стёпка улыбается и хлопает меня по плечу. Посреди холодного воинствен-ного мира нынешней шизофренической реальности улыбка друга - это всё равно что ого-нёк огарка в полной темноте. Он такой тёплый и помогает видеть.
– Спасибо, - через силу улыбаюсь в ответ.
– Я просто к тому, что последняя стадия будет самой страшной.
– Ты о чём?
– хмурюсь.
– Ну понимаешь, вспомни компьютерные игры. Думаю, доктор Вечность пустил нас примерно по такому же пути. Каждая новая стадия сложнее предыдущей. И если мы будем так раскисать, то в Питере можем совсем не выжить.
Я замер, переваривая слова друга. Чёрт возьми, Стёпка весьма наблюдателен, и он прав. Каждая станция усложняет наше путешествие. Значит... Питер - это будет самый огонь.
– Ладно, - вздыхаю.
– Там разберёмся. А пока помоги мне с этой фигнёй.
– Протягиваю другу провод.
– Вытащи эту оппозиционерскую штуковину из моей башки.
Стёпка хмурится, бледнеет. Вижу, ему страшно, однако друг друга в беде не бросит. Перенимает из моих рук провод, а ладони-то трясутся.
– Больновато будет, - морщится Стёпка.
– Срать. Действуй. Не хочу, чтобы эта фигня торчала во мне. Вдруг в ней жучок.
Глаза Стёпки округляются.
– Чёрт, а ты прав, оборачивайся, только подожди...
– друг копается в карманах и извлекает на свет божий платок.
– Кровь пойдёт. Надо будет зажать.
– Договорились.
– Теперь и мне страшно, но всё же поворачиваюсь спиной к Стёпке.
– Дёргай.
– А сам хватаюсь за полы куртки, сжимаю их, зубы тоже сжимаю.
– Дай я рассмотрю...
– что-то лепечет Стёпка, но договорить не успевает. Острая резкая боль пронзает затылок. Я даже вскрикиваю.
– Что же ты так!...
– Прости! Прости!
– Стёпка обхватывает меня, бьющегося в конвульсиях, и прикладывает к затылку платок.
– Если бы я предупредил заранее, то мотал бы тебе нервы. Мне так нос вправляли, когда о качели его сломал. Доктор сказал, что будет считать до трёх, а досчитал до двух и вправил.
Оборачиваюсь с кулаками на Стёпку и застываю. В темноте лицо друга в огромных очках кажется нелепым и каким-то милым. Как я уже говорил, свеча в темноте. И превозмогая пульсирующую боль в затылке, я нервно смеюсь. Через пару секунд мой смех подхватывает и Стёпка.