Бифуркатор
Шрифт:
Опарыш хватает молоток, и я сжимаю кулаки от страха.
– Давай так, – тараторит он. – Бери молоток.
Я стою.
– Иди сюда, твою мать!
Он кричит таким властным тоном, что я повинуюсь, хотя предполагаю, что молоток сейчас ударит меня промеж глаз. Но вместо этого опарыш протягивает мне инструмент рукояткой вперёд.
– Бери!
Я беру.
– А теперь бей со всего размаху прямо сюда! – кричит Андрюшка и тыкает пальцем в бледный лоб. Тыкает так сильно, что белеет первая фаланга пальца. Сумасшедший взгляд опарыша носится по моему
– Бей же, слабак!!! – вопит Андрюшка. И глаза у него опять влажные. Мой утренний страх медленно перетекает в благоговейный ужас, и я даже не знаю, Что делать в сложившейся ситуации.
– Ты долго будешь стоять???
Я ошарашено делаю шаг назад и прибегаю к единственному решению проблемы. Не отрывая взгляд от мелкого идиота, поворачиваю голову в сторону дома и ору:
– Маааааааам!!!
Лицо опарыша расслабляется, но на нём не появляется никакого страха. В мраке я вижу лишь его беззвучный смех.
– Вот умора… вот слабак… – пищит опарыш. А я снова кричу:
– Маааааааам!!!
– Мяяяяяяяям, – передразнивает меня Андрюшка.
– Слушай, я не знаю, что с тобой случилось ночью, – говорю я, стараясь заболтать опарыша, пока не свалю эту проблему на мать. – Но тебе надо прийти в себя. А то мне с утра кажется, будто ты подменыш. А настоящего брата забрали инопланетяне.
Лицо опарыша становится серьёзным, и он поднимает указательный палец, которым минутой назад тыкал себе в лоб.
– Ооооо… – прошептал он. – Точно. Инопланетяне. Как же я раньше не подумал об этом!…
И в этот момент в сарая врывается мама.
– Что у вас тут происходит???
И прежде чем я успеваю открыть рот, опарыш с видом малыша, у которого украли все конфеты, выпаливает:
– Это Артёмка! Он хотел мне молотком голову разбить.
Я изумлённо смотрю на молоток у себя в руке.
Неужели мама и впрямь поверит, что я хотел убить своего брата? Я отбрасываю молоток и вытираю руку о рубашку, а мама уже кричит, выпятив глаза:
– Тычтосумасошёл???
– Да никого я не хотел убивать! – кричу в ответ и мечусь взглядом от опарыша к матери. Мелкий играет покинутую всеми Джульетту, а в глазах довольный блеск. – Я что, совсем из ума выжил?
Мать уже кидается к Андрюшке с объятиями. Мимо меня проносится запах подсолнечного масла и жареной баранины.
– Я тебя под замок посажу. Будешь неделю только в окно глядеть, – причитает мама, и внутри меня вспыхивает негодование.
– Да что за фигня с утра творится?! Этот придурок с ума сошёл, а ему все только потакают. Эй, опарыш, скажи маме, что за фигню ты с утра городишь!
Мать уже обнимает Андрюшку и крепко прижимает к себе, а тот глядит куда-то в пол.
– Он не опарыш, а твой брат! – в который раз замечает мама, и отстраняет Андрюшку от себя. – Он тебя не бил?
Она смотрит в лицо мелкого так, будто я какой-то маньяк-изувер, и с моих губ срывается невольный стон. Мне нехорошо. Меня шатает. Я бы мог уйти,
– Мааам, этот осёл просил меня разбить ему башку молотком, – стонаю я.
– Хватит тут дурью маяться. Ты пугаешь брата, разве не видишь? – Мать тащит опарыша к выходу из сарая, а я чувствую, как последние нити доверия ко мне безнадёжно рвутся. Если меня не накажут, то я, конечно, плевал на доверие, но моя пятая точка чуяла неделю домашнего ареста. Что бы на моём месте сделал Стёпка?
– Мам! – восклицаю. – Я, конечно, не пылаю любовью к опарышу…
– К Андрею!
– Ну хорошо, к Андрею! Но он с утра как с ума сошёл! – Мать уже тащит мелкого по лестнице. У меня остаётся от силы пару секунд. – Неужели, ты думаешь, я бы звал тебя, захоти я размазать его по стенке??? Я поэтому и кричал, чтобы ты пришла, потому что этот кретин дал мне молоток и просил разбить ему голову.
Мама задерживается в дверях лишь на долю секунды. Кажется, в её глазах мерцает задумчивость, почти доверие. А потом она выходит во двор.
Почти минуту я ещё стою в сарае, растрёпанный, изумлённый, загнанный в угол. А потом возвращаюсь в дом. Мне нечего бояться, и если меня решат посадить на замок, я не боюсь вновь вступить в дискуссию. Трупом лягу, но оклеветать себя не позволю. А опарыш у меня дождётся. Запру его нечаянно в туалете, или башку в унитаз окуну.
В кухне я снова набираю Стёпку, но телефон всё ещё отключен. Мать с мелким, вероятно, наверху. Возможно, опарышу устраивают допрос на предмет моих противозаконных действий. Ох, представляю, что он там может про меня наговорить.
Достаю из холодильника сыр, готовлю себе бутерброды, съедая их до того, как успеваю сделать. Не знаю, сколько так проходит времени, когда в дверь звонят. Я как раз убираю еду в холодильник, мысли всё ещё заняты опарышем, и каждый новый вывод накручивает меня всё больше и больше.
Звонок вытаскивает меня из внутреннего мира, не полностью, а так, по пояс. Спешу к двери, и распахиваю, не спросив, кто за ней. Привычка. Мать говорит, что с такой привычкой жить мне не долго. Я ей не верю, ибо кто захочет у нас кого-то ограбить или убить? Посёлок-то закрытый. Если с Волги заплывут лишь.
На пороге высился мужчина в тёмных очках, которые удобно устроились на идеально ровном и очень остром носе. Я сразу прозываю парня Буратино. Хотя сходство с деревянным человечком только в отношении носа, в целом мужчина крупный, мускулистый, и его руки с ногами уж никак не напоминали брёвнышки.
(…типа того, что ты разбил опарышу губы…)
Чёрт возьми, Андрюха теперь не будет выходить у меня из головы, пока конфликт не решится.
– Соседи жалуются, что у них нет кабельного, – говорит мужчина, жуя при этом жвачку. – Мы подозреваем, что нарушена кабельная сеть, могу я… – потом парень будто приходит в себя и понимает, что перед ним ребёнок… точнее, подросток, но всё же далеко не взрослый. – Кто-нибудь из родителей дома? – спрашивает он.