Биг-бит
Шрифт:
Он сидел за столом комнаты 305, вытянув вперед деревянную ногу, и правил шариковой ручкой сценарий, который и без того пестрел замечаниями и сносками.
— Я вообще уроки не делаю, — ответил Фет.
— А как же ты будешь сниматься в моем фильме, не делая уроки?
— Так меня же того… Бортанули!
— Пробил. Пробил я тебя, — и Станислав Львович вычеркнул ручкой очередной диалог.
Все это было слишком фантастично, чтобы сойти за правду. Фет стоял мрачный, насупленный и не находил
— К битлам поедем? — только и спросил он.
— Поедем, — пообещал дядя Стасик.
Фет уже хотел ретироваться, потому что любые слова в этой ситуации были лишними. Но все-таки не выдержал.
— А что, я в самом деле так хорошо играю?
— Играешь ты ужасно, — сообщил сквозь зубы Станислав Львович.
— И на гитаре?
— Здесь я не специалист.
— Тогда зачем… Зачем все это?
— В тебе есть что-то. Внутри. Майский жук в спичечной коробке. Нужно помочь ему выйти наружу.
— Понимаю, — ответил Федор.
Он вспомнил, что в детстве подходил к березе и тряс ее за ствол. Было это в насаженном скверике недалеко от Северного входа ВДНХ. Майские жуки со стуком валились на землю, как спелые орехи.
— А ведь это вы… Вы отправили в Лондон мою запись?
— Какую запись? — спросил режиссер-коммунист.
Фет понял, что его так просто не расколоть, это была гвардия сталинских соколов, бравшая любые крепости и не любившая на этот счет излишней рекламы.
— Тогда я пойду, — сказал мальчик. — Что от меня требуется?
— Сиди на телефоне и жди дальнейших указаний.
Федор, не прощаясь, вышел в коридор. Навстречу ему спешила женщина трудной судьбы. Складки платья ее развевались, как на фее, вокруг головы синел ареол сигаретного дыма.
— Станислав Львович поручился за тебя партбилетом! — прошептала она в ухо Федору.
— Ну и зря, — заметил мальчик.
«Если мне надо сидеть на телефоне, — думал Фет, уходя со студии, — то, следовательно, нужно иметь крепкий телефон, чтоб на него взгромоздиться. Для этого надо возвращаться домой».
Он представил себе, что сидит на телефоне, как на горшке.
— Уже? — спрашивает из коридора мама.
— Нет еще, — важно отвечает Фет.
Так происходило давным-давно, в пятиметровой комнате двухэтажного барака, где они жили до переезда в студийный дом.
Но возвращаться к Лешеку не хотелось. Можно было сидеть лишь на другом телефоне, например, на телефоне в клубе, но как тогда позвонит дядя Стасик? Чувствуя, что не в силах разрешить эту алгебраическую задачу, Федор вступил в свой двор.
Увидел, что навстречу ему идет отец, а за ним бегут бездомные дворняжки, три рыжих шавки, преданно заглядывающие в глаза. Отец вынимает что-то из кармана своих штанов и бросает им. Это окровавленный
— Идти мне домой или нет, как ты думаешь? — спросил родителя Фет.
— Часа через два, — сказал Николай, обтирая о штаны остро заточенный нож. — Когда все кончится.
Не объясняя своих слов, ушел через подворотню на улицу.
Мимо пробежал парень из пятого подъезда, долговязый и с зеленым лицом, имени которого Фет никогда не знал. Кличка его была Огурец.
— Там человек… На карнизе! — сообщил он.
По-видимому, на внешней стороне дома, выходившей к конечной остановке 48-го троллейбуса, творилось что-то необыкновенное. Фет решил последовать за Огурцом, тем более что этим он оттягивал позорное возвращение праведного пасынка к блудному отчиму.
Прошел подворотню. Увидал у тополей небольшую кучку встревоженного народа. Граждане задрали головы вверх, подставляя солнцу лбы, и поначалу Фет подумал, что они высматривают какого-нибудь попугая или другую экзотическую домашнюю птицу, вылетевшую на волю через форточку.
— Сейчас упадет! — донеслось до его ушей.
Фет поглядел в небо.
На балконе пятого этажа стоял Лешек в пижаме. Он держался левой рукой за пах. Даже издалека было заметно, что штаны его забрызганы чем-то красным. Отчим, по-видимому, решил спрыгнуть вниз, потому что перелез через перила балкона и пробовал ступней воздух, как пловец пробует гладь воды — с недоверием и поеживаясь.
— Алеша! — истошно и нервно крикнули над ухом. — Алеша, открой дверь!
Фет узнал голос, это была его мать.
— Он запер дверь на цепочку и не открывает! — объяснила она собравшимся.
Зачем объяснила? Что, это были ее друзья или народные заседатели в горсуде?
— Надо вызвать пожарных! — заголосила толпа, и кто-то уже ринулся к телефону-автомату.
— Зачем пожарных? Он же не горит, — подал голос Федор.
— И пожарных, и милицию, и «неотложку»! — не согласилась мама. — Не надо этого делать, Алеша! — снова крикнула она в синеву. — Жизнь прекрасна, слышишь?! Я давно тебе все простила!
— А простил ли я тебе? — вдруг раздался голос с птичьей высоты.
Наступила тягостная пауза. Мама передернула плечами, будто выходила из теплой воды на холодный воздух.
— Он тебе чего-то не простил, — уточнил низкорослый мужичок в кепке, наводя театральный бинокль на интересующий его балкон.
— Простил ли я тебе, что никогда не получал удовольствия? — прокричал Лешек.
И эхо от дома многократно повторило последнее слово: «…вольствия», «…ствия», «…я».
— Но это же интимная тайна! — попыталась устыдить его мама. — Как ты можешь?