Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— А не заблудимся, отец? — спрашивал тот.
— Нет, что ты! Слева верстах в трех завсегда будет ориентир — широкий тракт.
— Знать бы еще, где немец остановился. Где линия фронта.
— Полагаю, услышим. Там и бомбят небось, и пушки стреляют…
Уйдя от Смоленска, они углубились в густые леса, по которым отец Илларион когда-то хаживал, сопровождая обозы с провизией. Теперь по ночам они отдыхали, а днем шли, меняя друг друга у тяжелой тележки.
Состояние Сермягина ухудшалось с каждым часом. Не помогала
Закончился и запас продуктов, который, к слову сказать, и был-то небольшим. Последние крошки хлеба старик собрал со дна вещмешка, высыпал в кружку, залил кипятком, размешал и ложкой скормил едва живому красноармейцу…
До линии фронта, откатившейся к тому моменту от Смоленска почти на шестьдесят километров, им пришлось добираться долгих трое суток.
Первым услышал далекую канонаду Аким. Он вдруг остановился и поднял вверх палец:
— С-слышите? Стреляют…
Остановились и другие. Прислушались.
— Действительно, канонада, — кивнул цыган.
— Пройдем еще немного, до удобной стоянки, — предложил священник. — Там расположимся и подумаем, как быть…
Основные силы группы армий «Центр» еще только готовились нанести сокрушительный удар по линии советской обороны, состоящей из шести армий Западного фронта. Сама линия, протяженностью до трехсот сорока километров, проходила восточнее населенного пункта Ярцево и западнее Ельни.
Немецкое командование наращивало мощь, постоянно подпитывая из резерва две армии (9-ю и 4-ю) и две танковые группы (3-ю и 4-ю). Со стороны Смоленска по плохим дорогам одна за другой ползли колонны боевой техники, грузовики с солдатами и боеприпасами.
Плотность немецких войск перед наступлением на Вязьму достигала ужасающей цифры — одна дивизия на три фронтовых километра.
— Как же мы тут пройдем, отец? — прошептал цыган, глядя сквозь кусты на проезжавшую по дороге колонну грузовиков. — Здесь и мышь не проскочит.
Разворачиваясь и маневрируя, грузовики подвозили на подготовленные позиции артиллерийские орудия.
— Тут, пожалуй, не пойдем, — согласился священник. — Пройдем по лесу дальше, на север. Там попробуем. Как считаешь?
— Да уж все лучше, чем здесь на рожон…
Весь последний час перед закатом они шли вдоль кромки леса. Периодически останавливались, цыган со стариком подбирались к крайним кустам и глядели, нет ли возможности пройти незамеченными.
По ходу движения Яков вдруг стал подмечать, что техника, окопы, солдаты и узлы связи под камуфляжной сеткой располагаются все ближе и ближе к лесу. А дальше они и вовсе прятались между деревьями. Пришлось и смоленским беженцам углубиться в заросли.
— Знать, наши где-то
Согласно кивнув, Яков бесшумно исчез в зарослях…
Вернулся он, когда небо окончательно потемнело.
— Кажется, нашел, — поделился радостью цыган. — Левее нас несколько костров и полевая кухня. А правее стоит автомобильный прицеп, на котором тарахтит мотор. Между ними можно прошмыгнуть.
— А свет от костров? — на всякий случай поинтересовался священник.
— Не достанет. Лес там очень густой.
Отец Илларион поежился, будто ему вдруг стало невыносимо холодно, тяжело вздохнул:
— Тогда надо идти. Иначе завтра нас здесь обнаружат. Вон сколь народу вокруг шастает! Пока тебя не было, четверо прошли.
— И не заметили?
— Бог уберег…
Они проскочили между светящимися вдали точками костров и молотящим на низких оборотах дизель-генератором. Кое-где два колеса тележки наезжали на ломавшиеся и предательски трещавшие сучки. И тогда сердце старика замирало.
Но их никто не окрикнул, никто не нагнал и не остановил.
Гул мотора постепенно затихал, огоньки костров исчезали. Яков, Аким и отец Илларион, не сговариваясь, ускорили шаг. Если бы идущему первым священнику не приходилось на ощупь определять дорогу, все они непременно перешли бы на легкий бег.
Никто из них не мог и приблизительно сказать, сколько они прошли по ночному лесу.
Неожиданно беженцев оглушила звонкая команда на русском:
— Стоять! Руки вверх!
В это же мгновение вспыхнуло сразу несколько фонарей.
— Мы свои! Не стреляйте! — закричал священник и поднял руки. — Пожалуйста, не стреляйте!..
Бредившего Сермягина сразу передали военным медикам. А с остальными поначалу обращались грубо — не верили, что два священнослужителя и цыган умудрились без карты и специальной подготовки перейти насыщенную противником линию фронта.
Особенно напирал офицер НКВД с двумя шпалами поверх малиновых петлиц. Позже из вышестоящего штаба приехал еще один — в круглых очках и с ромбами.
Каждого беженца допрашивали отдельно. Офицеры много курили и задавали десятки различных вопросов. Старик был предельно искренен и рассказывал обо всем, что знал. Даже поведал о проклятом Грошеве, добровольно подавшемся в полицаи. Поведал и о расстрелянных рядом с храмом мирных жителях Смоленска, но о погибшей цыганской семье все же умолчал.
Беседуя с ним, офицеры постепенно оттаивали.
Да и то верно: какой из старика враг? Тем более документы у него и у Сермягина были в полном порядке. А вот за цыгана Якова и послушника Акима отцу Иллариону пришлось постоять.