Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
В этот злополучный день у Кольки с Олей вышел не то что скандал, но некоторое разногласие. Всему виной оказался Колин галстук-селедка. Красивый, в удивительную полоску, с которым он старательно сражался, добиваясь нужного, чуть косого узла. И вот когда Колька и галстук явились перед Олей, эффект оказался совершенно не таким, как замышлялось. Оля сначала подняла брови, потом фыркнула, потом пожала плечами – и вроде бы смирилась. Только к парку шли они какими-то партизанскими тропами, избегая большого скопления народа. На прямой вопрос Оля ответила, что если он, Пожарский, с самого
– Да понимала бы чего! – возмутился Колька. – Красивый галстук! Что, постоянно в серо-буром ходить, как попы да монахи?
– Тоже мне, щеголь! Такие штуки на шею только деревенские дурачки вешают типа Витюши, – заявила Оля и высокомерно замолчала.
Так звали местную достопримечательность – Витю-юродивого или Витю-Пестренького, единственного сына подсобной рабочей в продуктовом магазине, инвалида недоразвитого, который страсть как любил навешивать на себя все, что находил. Разукрашенный, как новогодняя елка, бродил Витя по району, и чего только на нем не было – от рекламы «Вносите вклады в сберкассы!» до мышеловки.
В общем, вечер начинался не так приятно, как мечталось. А тут еще вышли к тиру, а там провокатор заведующий выставил на кон удивительную вещь: трофейное зеркало в оловянной оправе, с подставками под свечки. Настольное, загадочно сияющее, да еще и в футляре, обитом алым бархатом, с серебристыми замочками, оно было прекрасно до такой степени, что даже мужикам не приходило в голову задаться мыслью, зачем оно им нужно. Зеркало просто притягивало и манило.
В итоге, бормоча: «Буду сам смотреться аль на картоху сменяю», пытатели счастья просаживали практически всю получку. Хитрый завтира задал непростую задачку.
– Смотри сюда, – объяснял он, – вот тебе два монтекристо, заряжаю зараз оба. Первым выстрелом надо поразить вот ту мишень, с зайцем. Шлепнул зайца – от тебя начинает улепетывать вон тот волк. И если со второго ружья его снимаешь, то забирай приз.
Многие пробовали, спуская жирнее зарплаты – шутка ли! Заяц, зараза, немедленно заваливался, и, пока игрок хватал второй ствол, вскидывал и целился, – волка уже и след простыл.
– Какая красота, правда, Коля?
Колька с изумлением посмотрел на Олю: полуоткрыв рот, прижав к заалевшей щеке сплетенные пальцы, она огромными восхищенными глазами прямо-таки пожирала эту никчемную мещанскую глупую вещь!
– А ты знаешь, что в такие тарелки только вертихвостки смотрятся? – не выдержал он. – При свечах.
Оля вспыхнула еще жарче и высокомерно заявила:
– Ты глуп. Ты потому так говоришь, что никогда в жизни тебе не попасть!
– Больно надо время тратить на всякую лабуду. Галстуки только Витюши носят, – передразнил он, – а сама-то спит и видит, как бы перед зеркальцем хвостом покрутить. Свет мой, зеркальце, скажи!
– Простите, Николай, но вы заблуждаетесь, – попенял невесть откуда взявшийся Вакарчук, сияя белоснежным кашне, в пальто, мастерски перешитом из шинели, элегантный до невозможности. – Внимание к собственному внешнему виду – не только обязанность любого советского человека, но и проявление уважения
В этот момент один из посетителей, уже не смущаясь, послал завтира вслед убегающему волку, и кто-то замазал на то, что все это жульничество и все равно не попасть, только дерет, дармоед, с трудящихся втридорога. Дурацкий Герман с легкой укоризной сказал:
– Зачем же так грубо? – и подошел к столу с ружьями. – Не надо грубить, не следует нервничать. Ни одно дело не следует начинать со зла. Достаточно просто успокоиться, прицелиться и выстрелить. И приз будет, непременно.
Кто-то сгоряча пообещал ему с полным спокойствием отвесить по полной, но завтира прекратил бесплодную дискуссию:
– А ты бы, мил человек, проповеди оставил на улице, а сам бы выступил, как полагается.
– Ну а почему бы и нет? – вежливо отозвался Вакарчук. – Сколько с меня следует?
Завтира запросил, не стесняясь. Герман не просто без возражений выложил больше официальной таксы, но и смирно дожидался, пока барыга зарядит оба ружья. Не придирался, не делал попыток осмотреть инвентарь, спросить, что за кривые костыли ему тут подсовывают, покритиковать пули. Просто стоял и ждал, неторопливо сдергивая по одному пальцу перчатки.
Однако, как только пошел заяц и вокруг притихли, лишь кто-то деловито мазал десятки «за» и «против», физрук, молниеносно вскинув монтекристо, как бы и не целясь, выбил одну мишень, четко и легко, и, снова как бы неприцельно, завалил из второго ружья и волка.
Повисла гробовая тишина, потом заорали все – и кто проиграл, и кто выиграл, – вопили одинаково восторженно.
Заведующий тиром не просто с уважением, но даже с неким благоговением снял приз с подставки, сдул тонкий слой пыли и преподнес Герману. Вакарчук попытался отказаться:
– Что вы. Ни к чему мне. Я просто так, чтобы показать, что для народа-победителя нет ничего невозможного. Вы согласны?
– А то как же, – немедленно отозвался завтира, с восторгом прикидывая, сколько народу еще пополнят ему кассу, пытаясь повторить подобный номер.
Однако один из завсегдатаев-энтузиастов, плотный мужик с увесистыми кулаками, решительно заявил:
– Э-э-э, нет, милый. Гражданин вот выиграл – значит, шабаш. Отдавай, раз обещал.
Самолично отобрав у завтира футляр, он впихнул его в руки Вакарчуку:
– Неча баловать. Вы учитель, должны понимать.
– Тоже верно, – согласился тот, – непедагогично. Вы правы.
Повернувшись, он вложил футляр в Олины руки и был таков.
Она, открыв рот, потеряв дар речи, ошеломленно переводила глаза с удивительной вещи на дверь, за которой скрылся физрук. И было у нее во взгляде нечто такое, от чего Колька процедил, сжимая кулаки:
– Верни немедленно.
– Нет, – тотчас ответила Оля, – нет. Мое. Не отдам.
И совершенно по-детски прижала футляр к груди, глядя испуганно, но твердо. Пацан скрипнул зубами. Как будто со стороны увидел он себя – красного, взъерошенного, в дурацком галстуке, на которого (как он думал) все смотрят с насмешкой, – и совершенно по-взрослому рассудил: нельзя ни скандалить, ни кричать. Не надо унижаться.