Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Да, я приходила два раза в неделю и делала уколы.
– То есть вы были в ее квартире даже чаще, чем доктор Крахмалев. Где, в какой именно комнате вы делали уколы?
– В спальне.
– Дверь вам открывала всегда сама Леонидова?
– Нет, несколько раз открывала ее домработница. Кажется, ее зовут Люда. Открывала она, потому что Виолетта Игоревна задерживалась в театре или еще где-то. Тогда мне приходилось ее ждать.
– Еще кого вы видели в квартире Леонидовой кроме ее самой и домработницы?
– Я видела… сейчас… Да, видела молодого человека, ее родственника… Еще
– Как звали этого массажиста?
– Звали… его звали… Да, я как-то спросила, и он сказал, что его зовут Николай.
– А откуда он был, из какой организации?
– Вот этого я не знаю. Ведь мы с ним только о графике посещений и говорили.
– В таком случае опишите этого Николая.
– Ну, он такой… что называется, в возрасте. Лет сорок пять, наверно. Среднего роста, очень крепкий. Короткая стрижка ежиком… Вот, собственно, и все.
– Теперь скажите: вы знали, что у Леонидовой была коллекцию украшений?
– Что-то такое слышала. Но вообще я ее жизнью не интересовалась.
– И где хранилась эта коллекция, вы не знаете?
– Нет, откуда мне это знать?
– Спасибо, пока у меня все, – сказал Егоров, поднимаясь.
Из больницы он направился в театр – надо было переговорить с еще одним другом Леонтьева, Николаем Бехтеревым. И это капитану удалось, однако эта беседа ничего не принесла, кроме раздражения. Едва только начав беседовать с трубачом, он понял, что имеет дело с крайне скрытным человеком. Он вспомнил фразу, которую обронил коллега Бехтерева, скрипач Трубников: «Побеседуйте с ним… Если он захочет говорить, конечно». Так вот, с Егоровым трубач говорить не хотел. Капитан промучился с ним полчаса, так ничего и не добился и вышел из театра раздосадованный.
Наступил вечер, пришло время встретиться с милиционерами, которые вели наблюдение за Леонтьевым. И капитан поехал на Петровку. Добираться на работу ему пришлось под проливным дождем: октябрь вступил в свои права, погода испортилась, и капитан порадовался, что идти ему недалеко – зонтик он из дома не захватил.
На Петровке на месте находился только один милиционер из наружки, сержант Геннадий Лисицын. Второй милиционер, как сообщил Лисицын, продолжал наблюдение.
– Мы проводили объект утром до работы, – докладывал милиционер. – Там он находился долго, до самого обеда. С работы поехал до метро «Маяковская», вышел и там зашел в один дом, адрес у меня записан. Мы навели справки и установили, что там живет его мать.
– А потом?
– У матери он пробыл около часа. Выйдя, отправился бродить по центру города. Прошел весь Арбат. Заглядывал в несколько магазинов, но ничего не купил. Затем посетил известную книжную толкучку и вот на ней приобрел какую-то книгу.
– А он там точно ничего не продавал? – спросил Егоров.
– Нет, у него в руках ничего не было. А вот там, на толкучке, он приобрел какую-то книгу, завернутую в бумагу. Так что название нам разглядеть не удалось. И уже после этого отправился домой. Спустя два часа,
– Нет, после возвращения Леонтьева домой наблюдение можно снимать, – распорядился Егоров. – Если Нечипоренко позвонит, скажи, что его работа на сегодня закончилась.
Расставшись с сержантом, Егоров взглянул на часы. Было без пяти минут восемь. Пожалуй, он тоже мог отправляться домой. Егоров испытывал чувство неудовлетворенности. И это было понятно: слежка за Леонтьевым ничего не дала. Подозреваемый вел себя так, как должен себя вести обычный гражданин: с утра пошел на работу, оттуда к матери, затем купил какую-то книгу (возможно, в подарок) и вечером с женой отправился к кому-то в гости. Егоров был почти уверен, что если он проверит адрес, полученный от сержанта Лисицына, то это окажется адрес трубача Бехтерева, скрипача Трубникова или еще одного из друзей танцовщика. Никаких ювелирных магазинов, никаких скупок… Надо ли в таком случае продолжать наблюдение? Много ли оно даст?
Размышляя обо всем этом, Егоров отправился домой. Дождь по-прежнему лил как из ведра, и пока он добирался до дома, весь промок.
Глава 14
В другом районе Москвы, на Измайловском шоссе, тоже лил дождь, хотя и не такой сильный, как в центре, и дул пронизывающий ветер. Промозглая была погода, ничего не скажешь! Впрочем, в салоне припаркованного у тротуара «Москвича» дождь и холод не чувствовались. Здесь было тепло, уютно. Тихо звучала музыка из радиоприемника. На передних сиденьях сидели двое и вели неспешную беседу.
– Так что, тебе удалось продать камешки? – спросил человек, сидевший на месте водителя.
– Да, я все продал, – ответил тот, кто сидел на месте пассажира. – Правда, для этого пришлось побегать. Четыре места обошел, везде или отказывались брать, или давали совсем смешные деньги. Какие жадюги эти французы, хуже наших, честное слово!
– Но в конце концов дали ту цену, что я назвал? – уточнил водитель.
– Да, я держал планку. Сказал, что за меньшие деньги не отдам. Ну, и последний скупщик согласился, выдал сто пятьдесят тысяч франков.
– Старых или новых?
– Ты что, издеваешься? Новых, конечно. Старые в тысячу раз дешевле, бумага, а не деньги.
– Подожди, а почему сто пятьдесят? Если продать все, должно получиться сто шестьдесят две!
– Так он жемчуг не взял. Сказал, жемчуг сейчас вышел из моды, на рынке искусственного много. Так что ожерелье и серьги я привез назад.
– Значит, жемчуг резко упал в цене… Это надо учесть на будущее. Хорошо, и как ты поступил с деньгами?
– Как договорились, так и поступил. Зашел в банк, снял банковскую ячейку и все в нее положил. Вот ключ от ячейки. Можно в любой момент приехать и взять деньги.