Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Но главное – символика. То, что рука дрогнула именно на звезде, которая не была частью узора, а посланием – вряд ли совпадение, как и изменение схемы. Если убийца что-то меняет, значит, что-то не работает. А если не работает – значит, он в это все-таки эмоционально вовлечен или становится вовлечен. Больше эмоций – больше шанс, что он совершит ошибку. А звезда и вовсе часть игры с ним, Дмитрием. А если убийца играет, реагирует – значит, его можно спровоцировать, вызвать реакцию. Опять же, толкая на ошибки.
Только вот в это все приходилось вовлекать Ольгу. Что значило,
И дважды черт: игра получалась такая, в которую играли на жизни, и в случае осознанной игры все они будут лично на его, Дмитрия, совести. Что, если за каждое свидание с Ольгой кто-то будет расплачиваться жизнью?
«Да будут ли они еще, эти свидания, после последнего разговора… Разве что вот по службе, ага, для дела. М-да».
Мысль использовать провокации для того, чтобы ходить с Ольгой на свидания, звучала настолько неправильно, что даже нравилась. В каком-то извращенном смысле.
«А можно просто ходить на свидания и держать это в голове. Приставив, разумеется, наружку. А можно, наверное, придумать и еще какой-нибудь более отвратный и аморальный вариант, мне на них сегодня как-то везет. Нет. Если играть с Ольгой – то честно, в открытую. Страх можно контролировать, особенно когда появляется какое-то дело. Ответная игра».
Тем временем отчеты продолжали поступать. Толпы пропавших женщин, превратившиеся в безличные грязно-белые папки, ложились на стол, продавленный диван, шкаф, подоконник.
Бардина Наталья Викторовна, сорока пяти лет, телосложение худощавое, глаза карие, состоит на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «Пограничное расстройство личности». Пропала в прошлом году.
Сырмолот Оксана Викторовна, тридцати лет, волосы крашенные в рыжий, особая примета – нервный тик, характерно подергивает шеей. Пропала в феврале.
Ромашова Марина Викторовна, двадцати лет, полная, темноволосая. Пропала в прошлом году.
Женщины, девушки, почти девочки. Почему-то многие – Викторовны. Дмитрий устало потер глаза, понимая, что не выловит из этих папок ничего. Все они исчезли бесследно, будто их и не было. Зато Алена была здесь и сейчас, и на ноге у нее обнаружилась ссадина, полная земли и каменной крошки. Словно упала, глубоко, до крови рассекла колено, но кто-то ее придержал. Ссадина затянуться не успела, а значит, была получена незадолго до смерти. А значит, он свои жертвы обездвиживал.
«Ба-атюшки. Дело становится все «страньше и чудесатее».
Еще царапины на пальцах, с растительным соком…
Телефон зазвонил в третий раз. Дмитрий вздохнул, снимая трубку.
– Меркулов!
– Меркулов – это ты, – просветил довольно-уставший Изместьев, – а я нашел.
– Что ты нашел?
– Труп
Подгребать пришлось через пробки, сопки и майский, всегда внезапный ливень. Но как только Дмитрий подъехал к воротам кладбища, засияло солнце, ярко подсветив неприглядность картины. На каждом погосте есть такая куча, куда родственники усопших скидывают венки, сухую траву и прочие ненужные вещи с могил. Куча эта почти никогда не вывозится на мусорный полигон и со временем становится тем, что так любят археологи – культурными наслоениями. Вот в этих-то наслоениях Михаил и нашел куски тела.
– Понимаешь, – довольно излагал он, – я подумал, где можно спрятать что-то, чтоб наверняка не нашли? А в этой куче динозавра можно откопать, думаю. Если хорошо покопаться. Ну вот мы и покопались.
Тело было нарезано на куски, каждый кусок неизвестный пока душегуб завернул в обычную клетчатую клеенку, какие продают метражом в хозяйственных магазинах, а потом все это аккуратно увязал в большой узел из все той же клеенки. Остались кости, волосы, куски кожи да обрывки одежды. И крупный золотой кулон на массивной цепочке – «Екатерина».
– Зуб даю, это пропавшая Бутовец, – продолжал вещать Миша. – Помнишь, Катя-Ключик? Ну, шопен-филер, которая ключи от квартир вытаскивала и себе в подкладку юбки прятала? У нее такой кулон был. Как сейчас помню: когда брали ее, порвал случайно эту цепочку. Видишь, вот след ювелирной пайки? Она! В том году исчезла, думал, на юга подалась.
Была ли это Екатерина Сергеевна Бутовец, известная в определенных кругах Катя Ключик, достоверно могли сказать только патанатом да эксперты. Дмитрий отстраненно глядел на кладбище, кучу венков, свертки с останками – и пытался отделаться от чувства, что это все тот же маньяк, его личный Потрошитель. Эмоции не должны были довлеть над профессионалом, но избавиться от них было сложно. Нутряным, охотничьим чутьем Дмитрий понимал – это он, он начал убивать давно, год или два, может, три назад, и сейчас такие вот тела посыпятся, как из гнилого рога изобилия. И он убивает до сих пор, входит во вкус, оттачивает свои навыки, совершенствуется. И – совершенствует их, этих женщин?
– Напомни, а дело о ее пропаже было? – спросил он Михаила. – Понимаю, что мы-то не будем плакать от того, что город лишился Кати Ключика, но, может, родня заявляла? Сейчас обстоятельства пропажи поди раскопай, а тогда как было, не помнишь?
– Да кто по ней дело заводить-то будет? – удивился Миша. – Пропала и пропала. Родня у нее вся сидит, отец со строгой зоны не вылезает. А она с Дениской-коллектором путалась. Лысый такой, мордатый. На промке дела делал. Дениска на юга подался, а Катерина с месяц помыкалась и тоже пропала. Мы и подумали, что за хахалем своим укатила. А она – вот. Сильная баба была, отчаянная. Оперов, как мышат, раскидывала. А уж материлась – весь Тихоокеанский флот под юбку заткнула бы.