Билет в одну сторону
Шрифт:
Соседка с удовольствием подставляет обе щеки, а па, выполнив поцелуйный обряд, продолжает:
– Двойной праздник – двойные котлеты – двойной мартини! Гулять так гулять! – Он выуживает из сумки еще бутылку и сует ее в морозильник. – Анют, сбегаешь на уголок за тоником? А то в чистом виде оно как-то тяжело идет… И сырку прихвати, хорошо? А то котлеты котлетами, но нужно ж и совесть иметь.
Сыр имеет к совести довольно опосредованное отношение, но зато хорошо подходит к мартини. Кроме того, его можно положить на бутерброд и взять с собой на работу. Настоящую работу! Сегодня, кажется, все было
Особняк внушал почтение и трепет. Забор тоже – каменный, высотой метра в два с половиной. Подъезжать вплотную к частному владению Санёк не стал, скромно припарковав нашу фальшивую «скорую» в тени деревьев. Минуту мы стояли – изучали обстановку. Шел второй час ночи, сеял мелкий дождик, было тихо. Плановый обстрел должен был начаться в три, но здесь, в районе престижных коттеджей, разрушений пока не было.
– Ну, чё? – спросил Санёк, но даже по его непроницаемому и неподвижному, плоскому как блин лицу было видно, что он волнуется. – Начинаем, что ли?
– Я с улицы звонить буду. Мне… настроиться надо.
– Да как хотишь.
Я взял его телефон, на котором заранее был набран номер, и выбрался наружу. Мне действительно надо было настроиться… войти в образ, если хотите. Какая-никакая, но все же роль. После роли «добровольца, защитника и освободителя» амплуа похитителя брата матерого украинского фашиста – самое то. Считай, что пошел на повышение. Я покашлял и нажал кнопку вызова. Ответили удивительно быстро – то ли брат того, чубатого, еще не ложился, то ли проснулся перед обстрелом – сейчас у многих поменялся режим жизни. Да и у меня самого тоже.
– Андрей Ильич Жук? – осведомился я отстраненно-вежливо.
– Он самый.
– Я могу поговорить с вами… по поводу вашего брата?
– Кто вы? – в голосе говорящего явно послышалось напряжение. – Что с Лешкой?
– Я врач… с вашим братом все в порядке. Почти… в порядке.
Это неопределенное «в порядке» явно насторожило его:
– Он… жив? Не тяните – жив или нет?!
– Вы не могли бы выйти на улицу? Мы тут подъехали к вашему дому. На «скорой». Может быть, вам из окна видно?
Окна в доме уже не светились, но все равно мне показалось, что на втором этаже отодвинулась занавеска.
– Мне неудобно так говорить… и потом… нельзя его оставлять у нас, понимаете?
Повисло молчание, а затем вдруг пошли короткие гудки. Вначале я растерялся, но сразу же почувствовал что-то вроде облегчения: ну, не вышло, и черт с ним! Сейчас сяду обратно в «скорую» и скажу, что он меня раскусил. Или просто не поверил. Мы покатим на свой блокпост, и Веник оставит эту дурную затею…
Уйти от дома я не успел – неожиданно перед самым моим носом распахнулась калитка, утопленная глубоко в забор, и тут же вспыхнул свет. Я стоял, щурился и молчал.
– Это вы мне сейчас звонили?
– Да, я.
– Алексей… он жив? Скажите правду. Или вы… просто тело мне привезли?
– Жив. Жив. Но… – Я замялся, а потом достал из кармана удостоверение – то самое, которое мы измазали в дорожной пыли и протерли салфеткой с кровью неизвестно кого. – Вот.
Он хотел
– Деньги нужны?
– Желательно… Хирургу, анестезиологу. И еще… чтобы молчали, понимаете? Лекарства тоже нужны, в больнице почти ничего нет. Но главное – забрать его оттуда как можно скорее.
Я старался не частить, не бегать глазами и не делать никаких жестов, сопутствующих лжи, хотя вряд ли он специально изучал мимику вралей. Маску с лица я тоже сдернул – жест доброй воли и сочувствия. Я уже вошел во вкус и чувствовал прилив самого настоящего вдохновения – но дело чуть было не испортил сам Веник, вылезший из машины в самый неподходящий момент. Я переоделся полностью: под не слишком чистым и в меру измятым халатом на мне были обыкновенные, хотя и слегка коротковатые джинсы и ничем не примечательная футболка. Веник же ограничился тем, что просто накинул халат прямо на камуфляж. А поверх халата на самозваном медперсонале болтался… автомат! Да еще и с привязанной ленточкой! Я чуть не застонал сквозь зубы.
– Это кто? Фельдшер ваш? – сразу же насторожился тот, которого я должен был заманить в машину.
И здесь я каким-то седьмым, актерским чувством понял: вранье не проканает. Поэтому весьма натурально скривился:
– Какой там фельдшер! Это из этого их ополчения. Стали нам давать их на ночные смены – по городу теперь опасно. Толку, конечно, от них никакого, но с ними нас хотя бы не тормозят. Ну и защита… от них же самих.
– А-а-а… понятно. – На лице моего визави отчетливо читалось облегчение.
– Я ему сказал, что за другом заехать надо. У вас нет… выпить чего-нибудь? Для него.
– Ждите здесь, – быстро сказал Жук. – Я сейчас. Возьму деньги и водки… этому ублюдку.
Калитка хлопнула, свет погас. Слышно было, как человек по ту сторону забора сначала быстро пошел, а потом перешел на бег. С нашей же стороны ограды ко мне подскочил Веник:
– На хера ты его отпустил?!
– Спокойно… все должно быть достоверно. Он щас вернется. А вот ты на хера выперся из машины в своей форме и берцах? Еще и автомат прихватил! Чуть не спалил нас тут всех, млять, на хер! – окрысился я, не думая, что пять минут назад только и мечтал о том, чтобы наша операция сорвалась, и этот, да пусть он сто раз фашист и бандеровец, просто не вышел бы из своего трехэтажного особняка.
– Да, млять… не дотумкал, – сплюнул Веник. – Так чего – поедет он или как? Чего он опять домой похерачил?
– За баблом и за выпивкой. Деньги на лекарства и врачей, водка – для тебя, – зло сказал я. – Ты – ополченец. Врачи на «скорых» ночью ездят в сопровождении ополчения. Такой теперь порядок. Не знал?
– Ну, Грек, ты и здоров врать! – восхитился Веник и заржал.
– Все врут, – сказал я тоном доктора Хауса, вышедшего на поклон на красную дорожку. Я чувствовал, что свою часть работы выполнил хорошо. Свою роль я отыграл блестяще. Этот Андрей Жук сейчас выйдет и сядет в машину – сам, без каких-либо насильственных действий с нашей стороны. А дальше… о том, что будет дальше, думать не хотелось. Хотя что я действительно корчу из себя чистоплюя? Война есть война. Или мы их, или они нас. И здесь, как говорится, все средства хороши.