Биография любви. Леонид Филатов
Шрифт:
Бесконечные звонки, и опять молчание.
«Послушайте». Тревожно за Марью: нехорошо плакала: «Я сломалась». Плакала мрачно, безысходно. Хочется дать немного тепла, но у кого сейчас есть время на человека? Бегаем, суетимся — зачем, куда? От суеты болит голова и ломит кости, и нет покоя. Сами с собой живем в несогласии.
У Лёни появилась «коробка», о чем мне сообщил на бегу и на бегу поцеловал: «Люблю, люблю, люблю».
Я вслед: «Я тоже, я тоже, я тоже».
У Полицеймако.
Л.: — Как живешь?
Я: —
Л.: — Могу только лежать и читать.
Тоска… тоска. Жить невозможно — без.
Хмель [45] подарил свои ноты к песням.
Лёня лечится.
Колокольников обещал помочь с заграницей. Париж-Париж
45
Борис Хмельницкий — актер Театра на Таганке.
2 часа — телефонный звонок.
27 телефонных звонков за день.
Как оказалось, мы искали друг друга. Какое счастье, что была минута, и мы могли обняться и стоять, как раньше. Он глядел мне в глаза, потом нежно прижал к себе:
— Не предавай меня, Нинча, ты плохо понимаешь мою жизнь. У меня никого не было и нет роднее тебя. Я люблю тебя. Ради тебя живу и работаю.
— Знаю.
— Я тебе говорил: у меня появилась «коробка». Родная, позаботься о времени.
А меня душили слезы, которых было так много, что они никак не могли вылиться наружу.
Пошлое времяпровождение в «Угольке» [46] (с обеда до ужина). Вечером сказано себе — «хватит».
Телефонный звонок в 8 часов 30 минут. Телефон не сработал — Лёня.
Музей. Импрессионисты. Праздник души. На спектакле — большой пир по поводу дня рождения Сеньки (Сына Семенова [47] ). Продолжили в их квартире. (День рождения 12 января.)
46
Имеется в виду бар в актерском доме отдыха.
47
Виктор Семенов — актер Театра на Таганке.
Придет Лёнечка.
Утром помирились с З.
Лёня специально пришел ко мне на 20 минут — счастливый.
Л.: — Ты, наверное, нет?
— Да-а-а.
— А я — очень! Очень! Очень!
Допустилась небольшая шалость.
По дороге домой из трамвая увидела Лёню, выгуливающего свою любимую собачку — Муську.
Прекрасный вечер с Денькой. Букваринск. Читает слова из четырех букв. Дирижировали 40-ю симфонию Моцарта, «Реквием», узнали букву «Р». Читали Чуковского, рисовали картинки к словам. Нам было весело.
Звонили Валерию.
В театре — плачущая Иза. Откровения. Репетиция «Деревянных коней». [48] Я пришла в 9 часов готовая. Как пришла, так и ушла. Атмосфера бардачная. 5 минут — репетиции и 20
Лёня затащил меня в пустую гримерную, и мы целовались. Нам можно было позавидовать. Так смотреть друг на друга и любить можем только мы.
48
«Деревянные кони» — спектакль Театра на Таганке по повести Федора Абрамова.
Письмо Лёни мне:
«Вчера мне было спокойно и легко. Сегодня уже тревожно. Сегодня уже начался завтрашний день. И сегодня уже необходимо увидеть твои глаза, чтобы понять, что я для тебя существую. Осталось восемь часов до того, как я тебя увижу.
А потом я еще смогу побыть один какое-то время.
Сейчас я тебя представляю до последней черточки. И знаю, что никого кроме тебя у меня нет.
Целую твои глаза, губы, шею, люблю тебя. Без тебя плохо, неуютно, скучно».
Во время спектакля с Тайкой — к буфету. Мой день ангела театр отметил выговором.
Золотухин — выступление в Политехническом. Вечером поедет к К. в Ленинград.
Вечер. Дворики. — Ты самая большая моя удача в жизни.
И белый снег, и подворотня с силуэтами. Снег тает от горячего дыхания. «Любимый», «любимая», «Нинча моя», «дорогой мой». Я и Лёнечка. Мы крепко держим друг друга.
Чуть-чуть расконтактились с Марьей. Собраться бы!
Демидовой в понедельник — принести шмотки.
Под руководством Макса Брегера — «Моя прекрасная леди». [49] Сладкое ощущение счастья — вот настоящее искусство.
«Жизнь Галилея». [50] Ссора с Лёней.
Быстро подошел ко мне: «Я не хочу больше с тобой дружить». И убежал. Господи, что это с ним? И что за пионерское заявление? Ничего не понимаю. Почему? — загадка. Всю ночь не спала, но выяснять не буду.
49
«Моя прекрасная леди» — американский мюзикл, гастролировавший в то время в Москве.
50
«Жизнь Галилея» — спектакль Театра на Таганке по пьесе Б. Брехта.
Звонки. К телефону не подхожу Вечером мне передают записку:
«Милый мой!
Прости, если сумеешь. Вынужден царапать эту жалкую писульку, потому что боюсь непоправимого. Как же мы друг без дружки? Сразу же возникает какая-то тяжесть внутри. Это как ностальгия.
Объяснить свой поступок я в записке не могу, если позволишь, объясню позже. Знай только, что я принадлежал и принадлежу только тебе — вот единственная правда. Нервы на взводе, и трудно все разложить по полочкам.