Бирон

Зарин-Несвицкий Федор Ефимович

Рясоносцы молчаливо кивнули головой.

— Правда! Правда!

Остерман не мог удержаться от доброй понюшки табака, а затем продолжал:

— А коли правда — не угодно ли вам вот эту бумажку с подписью государыни? — И он отдал второе воззвание.

Общее недоумение читалось на всех лицах… Что это говорит и делает великий «оракул»?

Орлиным взором обвел собрание Остерман и произнес:

— Слушайте, господа, меня внимательно. В России должна быть неограниченная монархия. Когда власть царицы не будет ничем и никем связана, ограничена,

тогда всем будет лучше… Нельзя допускать к трону одних избранных. Они захватят власть. Все то, что предлагают Голицыны и Долгорукие, все эти пункты, кои в Митаве сгоряча подписала Анна Иоанновна, и то, что она должна будет подписать торжественно завтра, в день провозглашения ее императрицей, является гибелью для страны. Нам надо упразднить Верховный тайный совет. Это — первое.

— Вы видите, — обратился Черкасский к «конспирантам», — великий птенец Петра Первого, знаменитый Остерман, сам член Верховного тайного совета, заявляет вам, что это мрачное учреждение надо уничтожить. Или и теперь вы станете сомневаться в том, что мы ведем безумную, опасную игру, которая может окончиться неудачей? Да разве, если бы это была неверная ставка, господин Остерман примкнул бы к нам?

Почти до утра шло тайное заседание заговорщиков во главе с будущим канцлером Остерманом.

XVII

Сон Анны Иоанновны

После ухода «смелого» Ивана Долгорукого, долго не могла прийти в себя Анна Иоанновна — а был уже час поздний, предутренний… Ужас овладел ею.

— Как могла я до того дойти? — охала она. — Что ж теперь будет? В полон попала я к князьям Долгоруким. Ежели строгость приму — они мне сейчас же о гуслях вспомнят. А Эрнст мой? Ну, как он узнает?.. — Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе. — А что я сделала такого?.. Эка важность, подумаешь! Да разве я не царица? Что хочу, то и буду делать… — подбодряла она себя.

Красавец Иван Долгорукий неотступно стоял перед ее глазами. Она точно еще чувствовала его прерывистое дыхание, силу его медвежьих объятий.

С большим трудом ей удалось заснуть… Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: «Ой, ой!.. Пусти!» Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.

И страшное, диковинное стало сниться ей. [28]

Мрачная комната со сводчатым потолком — не то вроде огромного склепа, не то погреба — озарена багрово-красным светом. Этот страшный свет вырывается из пасти огромной печи, стоящей в углу. Целая масса каких-то странных, непонятных предметов заполняет почти все пространство унылого подземелья. Анну вводят и говорят ей:

28

Это был вещий сон: впоследствии все, за исключением личного присутствия Анны Иоанновны,

сбылось наяву.

— Ваше величество, садитесь на этот стул. Сейчас вы увидите, как мы будем расправляться с врагами.

— Чьими врагами? — спрашивает она, стараясь рассмотреть лица тех, кто привел ее сюда.

— С моими! — слышится ей знакомый голос.

— Ах, это ты, Эрнст? — узнав Бирона, задает она вопрос.

— Да, это я. Ты, для которой я достал трон, изменила мне. За это ты обречена на страшную пытку: на твоих глазах первым будет замучен Иван Долгорукий.

Жутко, страшно царице. С тоской всматривается она в диковинные предметы, которыми заставлена комната.

— Что это, Эрнст? — робко спрашивает она, указывая на какое-то сооружение, похожее на качели.

— Это — дыба, — отвечает с отвратительной усмешкой ее фаворит.

— А это?

— Это — железные гвозди, которые вбивают под ногти пытаемым. Два гвоздя будут вбиты и Ивану.

— А что вот это такое? — показывает Анна Иоанновна на кресло.

— Это — для особо важных преступников: кресло раскаливают добела и потом на него сажают пытаемого…

Около печки сидит на корточках палач… Он подбрасывает поленья дров в печь, откуда летят искры.

Все больший и больший ужас овладевает Анной Иоанновной. Она пытается бежать, но ее грубо схватывает за руку Бирон.

— Куда?! — хрипло спрашивает он. — Бежать задумала? Нет, посмотри до конца!..

— Пусти меня, пусти, Эрнст! Мне страшно!.. — молит она. — Смотри, какие-то страшные руки хотят схватить меня.

Но Бирон молчит.

— Введите его! — кидает он затем приказ заплечному мастеру.

И вводят человека, полуобнаженного. Он молод, красив, но дрожит мелкой-мелкой дрожью.

— За что вы схватили меня? Я — Иван Долгорукий, а вы кто? — исступленно кричит он.

— А мы — палачи!

«Палачи?! Господи, где же я?» — с тоской думает Анна Иоанновна.

— Где ты? Знай, Анна, что ты в комнате пыток, тайных сыскных дел канцелярии, — шепчет, наклоняясь к ней, Бирон.

— Кто же учредил эту канцелярию?

— Я! — гордо отвечает Бирон. — Начинайте допрос с пристрастием!

И Ивана Долгорукого начинают допрашивать.

— Хотел ли ты простудить государя?

— Нет, не хотел. Сами посудите: какая мне от того могла польза быть, когда он меня другом своим ближним считал? — отвечает Долгорукий.

— А зачем же ты спаивал его?

— Сам он пить хотел…

— А девиц непотребных, заморских блудниц доставлял ты ему?

— Нет, не доставлял, — трясет головой Иван Долгорукий.

— Врешь, негодяй! — слышится ответ. — Ну-ка, ребята, взденьте его на дыбу!..

И князя Ивана вздымают. Слышится легкий хруст костей, и князь кричит:

— Ой-ой! Снимите, снимите, палачи! Тяжко мне, больно!..

— Сознаешься?.. — захлебываются от удовольствия палачи, в особенности Бирон.

— Сознаюсь!.. — еле слышно шепчет Долгорукий.

— Доставлял царю?