Бирюзовая маска
Шрифт:
— Когда вы говорите о родстве, вы не можете забыть другой портрет, — резко сказала Кларита. — Кордова должны считать и ее своей родственницей: Инес столько же, сколько и Эмануэллу.
— Я не склонен это забывать, — отмахнулся Хуан, и мы отправились смотреть другие картины.
Среди полотен был и портрет Сервантеса, на котором странный желто-зеленый цвет ландшафта на заднем плане освещал длинное тонкое лицо писателя и рюши вокруг его шеи. Затем шла сцена боя быков: повергнутый матадор и кровь на песке; следующая картина — одна из сцен пыток Спаднолетто, которая бы очень подошла
Были и другие картины, но Хуан Кордова начал высказывать нетерпение:
— Вполне достаточно! Ты можешь к этому вернуться в другой раз, Аманда, и насмотреться досыта. Сейчас же мы подойдем к шедевру.
Странно, но Гэвин заколебался:
— Должна ли она его увидеть?
— Конечно же, должна. Может быть, когда-нибудь он достанется ей в наследство.
Кларита снова неодобрительно фыркнула, а Гэвин посмотрел на меня с состраданием:
— Да не приснятся вам кошмары ночью.
Теперь я была уже заинтригована, и когда Хуан направился в скрытую от глаз часть помещения, я пошла с ним рядом.
Портрет занимал почти все пространство небольшой ниши. И если все здание воплощало собой культ красоты, созданной одаренными художниками, то это полотно вызывало наибольшее поклонение.
Картина в золотой раме располагалась на белой стене и была почти в человеческий рост. Несомненным было то, что ни с кем не сравнимый художник, чьи работы я встречала в музеях и на репродукциях, создал эту картину, которая была удивительно драматична. На ней была изображена женщина, одетая в темно-зеленые одежды, перехваченные белыми лентами. Подобно наряду на другом портрете, юбка была так широка, что ее края срезались рамой, но на этот раз не было тонкой талии; к тому же женщина была невысокого роста. Собака, лежавшая у ее ног, подчеркивала это: это была карлица со струящимися темными волосами и с плоским, как бы приплюснутым лицом, выражавшим какую-то безмятежность, хотя в темных глазах, прямо направленных на нас, было нечто пугающее.
— Карлица, — пробормотала я, и мне стало очень не по себе. Но, разумеется, сходство с Хуаном было, по словам Элеаноры и Гэвина, только легендой.
— Да, — сказал дедушка, — донья Инес. Она была кузиной Эмануэллы и фрейлиной Марии Терезы, инфанты.
— Веласкес, — заметила я, — никто другой бы так не написал.
Было видно, что Хуан Кордова доволен:
— Я рад, что ты узнала шедевр. Да, это работа Веласкеса. Это знаменитое исчезнувшее изображение одной из карлиц, которых ему нравилось рисовать при дворе Филиппа.
— Но как тогда вы?..
— Стал ее владельцем? — Хуан Кордова хихикнул, и в этом смешке чувствовалось коварство и жестокость.
— Нет необходимости обращаться к этому. Где только она не побывала до того, как попала в мои руки! Возможно, я отошлю ее обратно в Испанию. Сейчас же — это портрет моей давно умершей родственницы, и по многим причинам я очень дорожу им.
— Не все из ваших
Если между ними совсем недавно и была размолвка, Хуан вел себя так, как будто ее не было, но я не думала, что он забыл об этом.
— Инес была дьявольски страстной женщиной, — начал дедушка, — и очевидно она боготворила кузину, на которую совсем не была похожа. Она убила одного из ее любовников или, по крайней мере, дворянина, которого она считала любовником Эмануэллы. Однажды ночью она заколола его в постели. Слуга узнал ее, и ее заключили в тюрьму, но не казнили, поскольку она почти что сошла с ума. Вот и вся история нашей знаменитой карлицы. Все это также перешло к нам по крови.
Я всмотрелась в это лицо, спокойствие которого было странным, в глаза, в которых пряталось сумасшествие, и не могла не вздрогнуть. Я вспомнила голос отца, когда он говорил об этой «отвратительной карлице».
— Нужно снять напряжение, если оно возникло, — сказал Гэвин. — Не переживайте из-за этого, Аманда.
— Здесь есть все, — холодно возразил Хуан Кордова. — Страсть, ярость, отсутствие самоконтроля. И это возникает во всех нас снова и снова. Во мне. В Доротее. В Элеаноре. Даже в тебе, Кларита. А что касается Аманды, то тут я не знаю.
Я смотрела на портрет с возрастающим чувством страха. То, что сказал Гэвин, было истинной правдой, однако я вспомнила, как мой отец изучал меня, как он оценивал мой характер. Но не было причин бояться. Никаких явных причин.
— Я не такая, — сказала я.
Гэвин протянул руку и выключил свет, который освещал картину:
— Я признаю, что она захватывает. Но забудьте о ней, как только повернетесь к ней спиной, Аманда. Ваш дедушка просто одержим всеми этими вашими предками по женской линии.
— Я горжусь ими, — сказал Хуан Кордова, и я знала, что как ни странно, это правда. Действительно, он всегда гордился этой пресловутой наследственностью как в себе, так и в своих родственниках.
Я наблюдала за Кларитой, стоявшей рядом с ним, помрачневшим взглядом она алчно смотрела на картину так, как будто бы и она, в свою очередь, повторяла своего отца, молясь на эту святыню-карлицу.
— Может быть, вы сами вызываете к жизни это напряжение, — сказала я Хуану. — Если ваши дети вырастают, чувствуя власть этой карлицы и истории, связанной с ней, малейшее проявление характера в них, конечно же, пугает. Или, возможно, это все доставляет вам удовольствие.
Гэвин согласился:
— Именно так. Это и произошло с Элеанорой. Хуан поощрял ее необузданность, поскольку гордился подобной наследственностью.
— Она в нас, — повторила вслед за отцом Кларита. — Мы не можем избежать ее.
В ярком свете ламп, освещавших остальные картины, ее лицо казалось застывшим и бесцветным — черно-белый испанский портрет с мрачно мерцавшими глазами на бледном лице.
Старик не смотрел на нее:
— Это не так, — ответил он Гэвину. — Невозможно поощрять то, чего нет. Эта наследственность чувствуется во всех Кордова. Но в Элеаноре это только юношеская неуправляемость.